Когда человеческий ум встречается с явлением великим, которое не очень-то спешит уложиться полностью в сознании, то хочется прибегнуть к обычной уловке: взять какую-то наиболее удобообозримую часть этого великого и о ней говорить как обо всём явлении. Часть представить как целое.

Так произошло у нас и с наследием Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, двух гениев славянства.

Что чаще всего мы слышим о них и читаем? Создали славянскую азбуку… Перевели на язык древних славян книги Священного Писания… Так – в энциклопедиях, учебниках, почти повсеместно.

Но можно ли что-нибудь «перевести» с одного языка на другой с помощью только лишь нового алфавита? Запишем английское слово «sun» русскими буквами: «сан». Всё равно оно не превратится после такой операции в русское «солнце».

Чтобы перевести книгу или книги на язык, у которого ещё отсутствует своя письменность, нужно её создать, а для этого одной азбуки явно недостаточно. Нужно сотворить новый литературный язык, пользуясь переводом как рычагом.

Сотворение литературного языка для древних славян и есть главный жизненный подвиг солунских братьев. Разработка же азбуки – лишь часть занимающего нас целого. Хотя, конечно, и не такая уж малая часть. Если учесть, что в греческом языке, с которого братья переводили на славянский Евангелия, Апостол, Псалтирь и другие библейские книги, отсутствовал целый ряд звуков, произносимых славянами: «б», «ж», «з», «ч», «ш», «щ»… Греческая гортань просто была не приспособлена для произнесения этих звуков, а греческий слух, соответственно, не очень их улавливал и различал. Нужно было обладать поистине уникальной музыкальной одаренностью, чтобы выведать, различить новые звучания. А изготовить для них буквенные обозначения – это уже дело более простого порядка. Да и сама славянская языковая стихия, в которую от рождения в полугреческой-полуславянской Солуни были погружены братья, не уставала преподносить им неожиданности. Взять хотя бы такую малость, как звук «щ». В говоре Руси этот звук прослушивался отчётливо, а в речи южных славян сменялся на «ш», в лучшем случае – на сочетание «шч» или «шт».

Азбука же претендовала быть общеславянской, а не только македонской, моравской или болгарской. И литературный письменный язык нужен был тоже для всего славянства. Именно такую задачу ставили перед собой братья, как мы можем догадываться. Они хотели разглядеть и осмыслить целое, а не только какую-то или какие-то части. И потому в круг их внимания входили не только славяне Македонии, наиболее знакомые с детских лет. Не только славяне Великоморавской державы, к которым приехали в 863 году. Но и жители польского юга. И лужичане – восточная ветвь балтийских славян. И руссы, с которыми братья могли видеться и беседовать в Константинополе и его окрестностях, в Херсонесе, на Дону и на Волге (во время своей хазарской миссии).

Братья открыли для себя не только обширнейшие пространства, заселённые разными славянскими народами и племенами. Они обнаружили, что при всей пестроте местных речений отчётливо просматриваются общие для всего славянства грамматические законы речи, а это и открывает возможность для сотворения единого литературного языка.

Мы вправе называть сегодня Кирилла и Мефодия первыми в мире носителями идеи Всеславянства. Они разглядели славянство как великое и движущееся целое, наделённое творческими энергиями, устремлённое в будущее.

Сегодня очевидно и то, что солунские братья в таком взгляде на славянство вовсе не впали в преувеличение. Нынешние неурядицы славянского мира, внутренние свары его народов говорят не о том, что Кирилл и Мефодий задумали когда-то неосуществимое, а о том, что забвение заветов Всеславянства может грозить нам ещё худшими временами.

«Тьмы низких истин» наступают на нас отовсюду: у хорватов и словенцев распря с сербами, взаимное недовольство раздражает словаков и чехов, и почти нет славянина, будь то болгарин, поляк или тот же чех, кто бы не спрашивал за все свои беды с русских; и украинскому «Руху» причиною мирового зла мерещится всё тот же «москаль»…

Но да здравствуют славяне! Все свои счёты, прошлые и будущие, им можно выразить только на языке, который записали когда-то Кирилл и Мефодий. А это язык не простой. Потому что братья перевели для славян не Аристофана и Пиндара, не Гомера и Платона, но книги Священного Писания.

Эти книги, сколько бы раз ни забывали о них славяне в пылу своих свар, как бы громко ни отрекались от них, – эти книги «держали» и будут впредь «держать» славянство, служа для него звездой незакатной.

Так и получается, что мы отдаляемся в веках от Кирилла и Мефодия, всё дальше и дальше уходим от их эпохи, а святая эта двоица по-прежнему находится впереди нас, неся высоко на шесте звезду Рождественскую.

Так и получается: много охотников ссорить славян, возбуждать их друг против друга, чтобы, озираясь загнанно по сторонам, они не видели незакатную свою звезду. А видели какие-то «фактики» и «улички», тьму частностей – каждый в свою пользу. Чтобы спорили из-за всего, даже из-за Кирилла и Мефодия: «Нет, они к нам приходили»… «Нет, только к нам!..»

А они только-только ко всем к нам подходят – со своим великим и главным: «С нами Бог! Разумейте все языцы…»

«Литературная Россия»
24.05.91. № 21 (1477).