*   *   *

К ночи салом подёрнутся лужи,
затвердеет кружавчатый наст,
и хрустящей старательно стуже
бор дыханье смольное отдаст.

Но удержат ли тяжкие ваги
шорох браги под крышкой ведра?
Нет, ручья пьяный гомон в овраге
не убудет почти до утра.

И опять повторится всё это
в беге солнечного колеса.
Я услышу от деда-поэта:
«Завтра санная рухнет шасса?».

Верно! Высохли ржавые шпалы,
провалились в опольях пути.
В благовещенские снеготалы
почтальону до нас не пройти.

Речки малые вспухли бедово.
Не расслышать всемирных вестей.
Пол-России отрезано снова
от законной столицы своей.

Не расслы… не расслы… не расслышать,
потому что гремит ледоход,
потому что, ища нерестилищ,
встречь воде рыбья прорва грядёт.

И найдутся ль всемирнее вести,
чем мать-мачехи первая весть?
В земляном разбухающем тесте
есть мохнатые звёздочки, есть!

Есть грачи у нас, чайки и вербы,
и звенящая озимь у нас.
И приносят нам вешние ветры
голос воли, ликующий глас.

Только в этом – людская свобода,
что какой уже век или год
нас опять покоряет природа
и за ручку, как деток, ведёт.

1988