«Откуда взять такие деньги? Да и строить никто сейчас так не умеет… При наших темпах строительство растянется минимум лет на пятьдесят… А кирпич, а раствор? У нас нету теперь ни такого кирпича, ни такого раствора… И еще: тысячи церквей разорены, вот-вот развалятся, а вы что затеваете?..»
Кто из нас не слышал (или сам не приводил) подобных доводов против идеи восстановления Храма Христа Спасителя? И все же при всей их видимой трезвости и рассудительности доводы эти диктуют нам когда робость, когда лень, когда отчаяние, что, как известно, хуже самой смерти, а когда и лукавство.
Начать с того, что на Руси еще ничего путного не воздвигалось от великой сытости и от избыточной деньги. Деньга, понятно, штука подлая. Так и сяк вертит она человеком, пока он перед ней раболепствует. Он за ней – она от него. Но лишь он научится ее презирать, деньга начинает заискивать, лезет к нему кумиться. Эту подлую, лебезящую мистику деньги хорошо раскусила русская сказка; богатство достается не тому, кто его алчет со скрежетом зубовным, а тому, кто его в грош не ставит.
Ждать, покуда появятся для нужного дела «такие деньги», можно еще тысячу лет, а они все равно не появятся. Триллионы проедятся и рассеются по ветру, улетят со свистом в сторону Плутона и Меркурия. Надо строить по благодати, а не по финансовому закону и расчету. Тогда притечет в свой черед и деньга, никуда не денется.
Насчет неумения строить. Конечно, если делать это, извиняюсь, «по-советски», то есть долго-строить, тяп-ляп-строить, то лучше и не приниматься. Строить надо быстро, ловко, прочно, взрывонеподдаваемо. как умели и во времена киевской Софии, и во времена Ивана Великого, и во времена Исаакия (тоже ведь на фоне наших темпов быстро-строй).
На отсутствии у нас нужного по качеству кирпича и раствора не хотелось бы и останавливаться. Затем, что довод сей очень уж ленив. Подай, мол, то, не знаю чего… Нужда научит работать с качественным материалом, а не с кирпичом, который превращается в пыль, еще, так сказать, «не выехамши» с завода-поставщика.
Не много ли шучу? На это так отвечу: строительство – дело веселое, радостное. Душевное веселье, радость сердечная видятся мне во всем добром, что у нас наземле построено было заметного и замечательного, будь то архангельский пятистенок или Василий Блаженный. Кстати, когда смотришь на кадры кинохроники, запечатлевшей Храм Христа Спасителя накануне взрыва, становится ясно, что это светлое ликование стен и куполов также не могло быть сотворено людьми, которые не умеют радоваться и веселиться в духе. Когда же людям бывает скучно и неинтересно строить, то и появляются в Москве мрачный саркофаг «Националя» или клыкастый зевок Нового Арбата.
Но все же как обойти невеселый – не, в бровь, а в глаз – довод о тысячах церквей, сиротствующих по лону русской земли? Ведь нужна поистине целая армия реставраторов-строителей и громадные суммы денег, если мы не хотим потерять все это в течение одного-двух десятилетий. Вправе ли мы строить заново Храм Христа Спасителя, жертвуя при этом тысячами еще существующих церковных и монастырских зданий? Оправдает ли нас подобное «спасение» перед потомками, которые вырастут на сельских пустырях, у заросших лебедой руин? Не пустим ли всему миру политическую пыль в глаза, украсив Москву грандиозным новоделом, в чьей громадной тени под шумок уйдут в небытие церковные силуэты целой страны?
Да, такая опасность вовсе не шуточна. И все же довод, на ней основанный, не бесспорен. Ведь эти тысячи беспризорных, полуразрушенных церквей не будут разрушаться медленней оттого, что народ не начнет восстанавливать Храм Христа Спасителя. Пока люди живут и действуют, что называется, без царя в голове, они будут метаться от церкви к церкви, подпирать то там, то здесь стены, латать крыши, лезть в долги и в итоге – нигде и ни в чем не успевать. Это, похоже, то же самое, что укреплять забор свежим штакетником, забыв заменить вначале подгнившие угловые столбы – авось и без опор, на одних штакетинах удержится.
В деле невиданной по масштабам восстановительной работы необходима стержневая идея-символ, центральная мысль. Этой стержневой идеей-символом в нашем случае может быть только задача спасения всего Русского Неба, всего церковного горизонта России, над которым вырастут вновь пять куполов Московского Христова Дома. Спасать и восстанавливать нужно не то или другое на выбор, а то и другое вместе, осознав всю полноту и неотвратимость задачи, не упуская из виду ни подробности, ни главное, стержневое.
Не утопична ли такая задача?
Вопрос тоже уместный: нам ли не знать, какими уродливыми последствиями разрешались геополитические и геохозяйственные мечтания, заквашенные на социальной маниловщине? Не витает ли розовое облако маниловщины и над пресловутым бассейном у Кропоткинских ворот?
У нас ведь сотни тысяч людей не защищены пока от последствий Чернобыля. V нас погибают на глазах великие реки. У нас химией заражены целые области, даже республики. У нас переполнены детские приюты и интернаты для умственно отсталых детей. Миллионы людей у нас живут в убогой тесноте, в режиме вынужденного вегетарианства. У нас громадные долги. У нас целые своры подпольных хищников, которые скорей дадут миллион на публичный дом, чем рубль на храм. У нас нищая церковь-побирушка, живущая на старушкину лепту. И замусоренные по уши города при самодовольных градоначальниках – тоже у нас. И воровство с ложью – тоже наше родимое добро, и его хоть отбавляй – снизу, сверху и с любого боку. К тому же нам не доверяют, нас боятся, нас на любом шагу норовят объегорить любезный передовой Запад и улыбистый Восток. А иным, вишь ты, фанатам не терпится поскорей восстановить Храм на месте общественной купальни! Впрочем, ничего-то они не восстановят. А если даже соберут деньги, то их быстренько разворуют строители, они теперь на это великие мастера…
Да, такое приходится слышать чуть не каждый день. Общество наше поневоле возлюбило свою боль. Его приучили внимать страхам. Кажется, если завтрашний день окажется невозмутимо солнечным и не запятнают его ни одно убийство, ни одна катастрофа, ни один политический скандал, то многие просто возопят: «Это – дезинформация! Опять они от нас скрывают!.» Словом, общество как будто готовят к тому, чтобы заживо укладываться в гроб.
Как достойнее вести себя под таким напором?
Да просто отойти от скользкой траншеи, вырытой то ли для укладки громадных труб, то ли для нас с вами. Вспомнить о том, что русские люди во все невыносимые времена искали и находили утоление своих печалей в одном-единственном месте – в церковном доме. В труде молитвы. И просто в любом достойном человека труде, приносящем в мир хоть немного радости и устойчивости. Да только ли русские?..
В начале нынешней осени оказался я в югославской столице. Солнечным утром вдвоем с моим приятелем, известным сербским историком Веселином Джуретичем, подошли к подножию Врачарского холма. Врачар – место в Белграде особое, отмеченное судьбой. В XVII веке османами-завоевателями были здесь сожжены мощи великого сына Сербии – святителя Саввы. А в конце прошлого столетия, по народному волеизъявлению, решили соорудить на вершине холма новый дом Савве – грандиозный храм-памятник, равного которому по размерам еще не было ни в стране, ни вообще на Балканах. Строительство поневоле растягивалось на десятилетия. Особенно помешала вторая мировая война. При гитлеровской оккупации на стройплощадке размещались гаражи. Под хозяйственные нужды использовалась она и в послевоенное время – вплоть до 1985 года. Именно тогда правительство наконец вернуло холм церкви и разрешило возобновить строительные работы. Их возглавил архитектор Бранко Пешич, имя которого сегодня знают и сербские дети.
Может быть, глагол «возобновить» не самый здесь удачный. На тот день каменная кладка стен поднималась на высоту всего от 7 до12 метров. Бранко Пешич попросил благословения на свои труды у главы Сербской православной церкви патриарха Германа. 12 мая 1985 года «в стенах» храма при громадном стечении народа состоялась торжественная литургия. Патриарх же благословил и новый проект – Пешич решил работать на совершенно иной, чем первоначальная, технической основе: строить с помощью бетонных конструкций. Такое решение обеспечило прежде всего ошеломительный выигрыш во времени. Достаточно сказать, что сегодня все стены уже подняты на проектную высоту и колоссальный по размерам центральный сферический купол увенчал здание. А ведь храм не девять метров превышает «чудо света»– знаменитую константинопольскую Софию. В праздничные дни в стенах Святого Саввы одновременно сможет разместиться до 50 тысяч человек.
Бранко Пешич любезно согласился провести нас внутрь здания. Впечатление от вытесняющих друг друга массивности и воздушности, казалось, доведет меня до головокружения. Где-то на недосягаемой подкупольной высоте, будто спичка, вспыхивал огонек электросварки.
— В этом году, объяснил Пешич, — закончим все основные строительные работы. В следующем, 1990-м, будем облицовывать мрамором наружные и внутренние стены, водружать колокола и кресты на боковые купола (оглавный крест уже парит над Белградом). И еще два года займет последняя, четвертая фаза работ: обустройство всех многочисленных интерьеров, в том числе создание иконостаса и мозаик.
– Бранко, а достанет ли денег на все это? – спросил я,
– Нам помогает вся Сербия. И сербы, живущие в рассеянии по всему свету. Нам хватит денег.
А ведь Сербия, подумал я про себя, вряд ли богаче, чем Россия. И сербское зарубежье вряд ли богаче, чем русское.
– Бранко, – попросил я. – У меня есть с собой свечка из русской церкви. Нельзя ли ее тут сейчас зажечь?
– Конечно. Я зажгу ее у святого Саввы.
И он пошел к алтарю, к неглубокой нише, в которой с самого начала работ стоит единственная пока на весь пустой храм икона.
– Спасибо, дорогой Бранко, – сказал я, когда он вернулся. – Я привез вам номер «Литературной России» со статьей о нашем Храме Христа Спасителя. Речь идет о его восстановлении. И ваш пример, ваш опыт – дли нас большая поддержка. Так что, когда вы закончите здесь все работы, не удивляйтесь, если вам поступит приглашение из Москвы.
По-моему, он не воспринял мои слова как комплимент или шутку.
– Это очень хорошо, – сказал Бранко Пешич. – Бог в помощь в таком деле.
«Литературная Россия». 24 ноября 1989 г. № 47 (1399)