Оно было озвучено совсем недавно, – это «Обращение», а иными словами, предложение об особом календарном знаменовании такого Дня, о назревшей необходимости ввести его в круг ежегодных гражданских чествований, отвечающих высокому духовному и державному статусу России. В близкие друг к другу сроки конца октября – начала ноября нынешнего года текст «Обращения» прозвучал со страниц сразу нескольких газетно-журнальных и интернет-изданий. Нельзя не заметить, что сама инициатива в форме весьма емкого, хотя и достаточно краткого «Обращения» была предложена не каким-то коллективом общепопулярных, «знаковых», как их теперь именуют, имён. Нет, всего один автор, не имеющий громких титулов, наград и званий. Всего лишь: «историк, писатель».
Находясь на ту пору в ярославской деревне, «во глубине России», сам я прочитал «Обращение» на «Русском Воскресении», сервере Союза писателей России, лишь десятью днями позже его публикации, как только вернулся в город. Прочитал и не только от души порадовался, но и подумал про себя: а кому бы еще было решиться на такой заметный поступок! Потому что автором его оказался не кто иной, как Алексей Юрьевич Карпов. А он для меня, как надеюсь, и для многих-многих тысяч своих читателей не просто «историк, писатель». Это наш любимый историк и писатель, автор на сегодня уже целой библиотеки не только биографических книг, но и научных исследований, посвященных известнейшим деятелям древнерусской истории, от времени ее Киевского рассвета до поры Владимиро-Суздальского мощного продолжения.
Ведь какие всё имена: Владимир Святой, княгиня Ольга, князья Юрий Долгорукий, Владимир Мономах, Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Александр Невский… И не где-то на отшибе выходили эти безупречные по исполнению книги, а в большой и малой сериях «Жизни замечательных людей»… Но сначала не об их героях, не о тех, кто созидал – день ото дня, век от века – раннюю историю Руси. А о тех, кто ее запечатлевал на письме. Кто летописал и живописал ее как чреду исторических состояний, достойных сопереживания, радости или скорби.
«Обращение» не предлагает окалендарить некий день особого почтения к истории как таковой, день истории вообще, пусть и русской. С первой же строки Алексей Карпов приглашает вспомнить вслух об имени, которое давно уже, в восприятии множества поколений окружено благоговейным почтением совершенно особого рода.
«9 ноября (27 октября по старому стилю), – начинает Алексей Карпов, – в церковном календаре отмечена память преподобного Нестора Летописца. Я давно уже отношусь к этому дню не только как к церковному празднику. Без особых преувеличений Нестора можно назвать «отцом» русской истории. И хотя в исторической науке вот уже почти два столетия ведутся споры относительно того, какую именно летопись создал Нестор.., само его участие в летописании сомнений не вызывает. Летописцем он назван в Киево-Печерском патерике, составленном в XIII веке («Нестер, иже написа Летописець»), а в одном из списков «Повести временных лет», так называемом Хлебниковском, XVI века, его имя прямо указано в заглавии: «Повесть временных лет Нестера черноризца Федосьева манастыря Печерьскаго…» По мнению большинства исследователей… именно ему принадлежит само заглавие «Повести…» – те самые слова, с которых она начинается и которые так памятны нам: «Се повести временных лет: откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть…» Слова эти, можно сказать, определили направление всей русской исторической мысли, занятой со «времён Нестора» поиском места Руси среди других стран и народов и её исторического предназначения».
Таков уж этот редчайший теперь способ высказаться вслух, прилюдно: «Обращение»… К кому, спрашивается? Да ко всем, разумеется, ко всем, кто расслышит! Разве по такому поводу обращаются к кому-то одному, где-то в темном закутке, чтоб чужие и лишние не разнесли по иным закутам, не зашикали? Искусный в обосновании своих позиций, Алексей Карпов вынужден считаться с тем, что его слово в пользу Нестора-летописца, как «отца» русской исторической мысли, и сегодня, особенно сегодня способно вызвать не только великий прилив одобрения, но и ропот научных кривотолков, полемических возражений, даже конвульсий. Но разве не так у нас уже неоднократно случалось?
Краткое, всего на неполную страницу, «Обращение» вроде бы беззащитно. Однако, я открываю другую, совсем недавних лет, работу А.Ю. Карпова – его фундаментальное разыскание «Русская Церковь X–XIII вв. Биографический словарь. Москва Квадрига 2016.» (расширенное и дополненное переиздание в2019 г.) И вижу, что споры о легендарном и о подлинном объеме творческого наследия Нестора, инока и диакона Киево-Печерского монастыря, выяснение сроков его работы над великими памятниками-житиями велись уже многократно, и участвовали в них историки виднейшие, весьма придирчивые к мнениям «оппонентов». Но это делалось не из желания в чем-то Нестора «утеснить», куда-то «поотодвинуть», а из всё возрастающего почтения к его безусловному «отеческому» вкладу в становление исторического знания на Руси как культурного феномена.
«Время написания Нестором, – уточняет здесь же А.Ю.Карпов, – обоих агиографических сочинений – «Чтения» о Борисе и Глебе и Жития Феодосия – по-разному определяется исследователями: либо 70-80-е гг. XI в. (А..Шахматов, М.Д.Приселков, А. Поппэ), либо начало XII в. (С.А.Бугославский, Л.В.Черепнин) или даже 20-е гг. XII в. (А. Г. Кузьмин; по мнению последнего, Житие Феодосия было составлено Нестором не в Киеве, а во Владимире-Волынском, куда Нестор последовал за своим учителем Стефаном). Наиболее обоснованной в настоящий момент представляется точка зрения С.А.Бугославского, согласно которому оба сочинения написаны в первое десятилетие XII в., возможно, около1108 г. (Дату 1107/08 г. в отношении Жития Феодосия подтверждает также исследование Ю.А.Артамонова). Несомненно, диакон Нестор показал себя выдающимся писателем-агиографом, он следует традиционному византийскому канону, прекрасно знает византийскую агиографическую литературу, но при этом вполне самостоятелен. Показательно, что Житие Феодосия послужило образцом для большинства последующих житий русских святых».
Вот такой решительный вывод: «образцом для большинства».
Нестор-агиограф, создатель классических житийных произведений, и Нестор-летописец, чей безусловный, пусть всё еще остающийся предметом научных уточнений, вклад в историческую плоть отечественного летописного мастерства и художества,– всё это на страницах «Биографического словаря» подтверждено многократно.
Откроем ли здесь большую биографическую статью, посвященную Антонию, «основоположнику русского монашества», или обширный очерк о Печерском игумене Никоне, которого диакон Нестор с почтением именовал Великим, а много позже знаменитый историк А.А.Шахматов посчитал «создателем одного из древнейших летописных сводов, предшествующего «Повести временных лет», наконец, пролистаем ли статью, посвященную игумену Феодосию, – в каждом из очерков преподобный Нестор присутствует не просто в качестве младшего современника. Он – и духовный наследник троицы первых светочей Киевских Печор: «И бе видети светила три суща в пещере, разгоняща тьму бесовскую молитвою и алканием: мню же преподобного Антония, и блаженнаго Феодосия, и великаго Никона».
Но здесь же, в «Биографическом словаре», – еще и еще имена современников Нестора. Они совершенно рядом с ним по времени своих жизненных призваний, (хотя и на разных страницах композиции, выстроенной по азбучному ряду). И какой исключительной значимости имена – для всей русской истории, не только древней! Потому что здесь и митрополит Иларион, создатель гениального «Слова о законе и благодати». Это в откопанной им для сокровенных молитв пещерке, когда еще был священником в княжеском селе Берестове, чуть позже обоснуется Антоний, окончательно вернувшийся в Киев с Афона. «И возлюби место се, и вселися в не». А за ним десятки, сотни черноризцев прибудут в Печоры. Среди них и Леонтий I, епископ Ростовский, который оправиться отсюда на подвиг просвещения дальней, по понятиям киевлян, северо-восточной окраины страны? И вдохновенный инок-художник Алимпий, первый большой иконописец принявшей христианство Руси? И монах Агапит, «безмездный врач», с его небывалым и для монашеской среды отказом от всякой мзды за лечение … Все-все они, не просто современники, все знают друг о друге не понаслышке, а по дыханию из соседних келеек, по плечу в часы общего пения или чтения, по совместному слушанию Апостола и Евангелия на обедне, через осознание, что они – первенцы Христовы на Руси, и потому спрос с них окажется в веках небывалым.
В игуменство одного из них, того же Никона Великого, случилось в Печорах недоразумение, исключительное по своим парадоксальным последствиям. Некий молодой инок, нарушив запрет игумена, уединился в затворе, перестал посещать общие службы. Через время пошла о нем слава, как о пророке, предсказателе событий, а особенно как о книжнике, который фантастически преуспел в знании наизусть всех подряд книг Ветхого завета. Но при этом читать евангелистов и Деяния апостолов упорно отрекался. Такой чрезмерный уклон иноки восприняли как ересь, явное бесовское наваждение. Игумен Никон собрал по кельям целую дружину старцев, особо опытных в борьбе с дьявольскими искушениями, они враз явились в затвор «к прельщенному и, помолившеся Богови, отгнаша беса от него». Духовное воздействие печерских «богоносцев», а среди них присутствовали в тот час и Агапит Лечец, и Нестор, «иже написа «Летописец», возымело на исцеленного такую силу, что он не просто не мог вспомнить ни слова из своего недавнего ветхозаветничества, но и вообще лишился умения читать, так что братии потом понадобилось заново обучать его различению букв и смыслов, книжной грамоте.
Но оказалось, что это лишь преддверие. Куда более чудесная перемена произошла с этим иноком по имени Никита позже. В 1096 году киевский митрополит поставил его владыкой на Новгородскую епархию. В течение тринадцати лет епископ Никита ревностно служил на ответственнейшем поприще. При нем новгородский Софийский собор украсился новой росписью, и деньги на дорогостоящее художественное поновление владыка Никита пожертвовал из своих личных средств. Естественно, все новости о его трудах в Новгороде притекали и в Киев, на митрополичий двор, в княжеские палаты, даже в кельи Печерских старцев. Жизнь церковного иерарха у всех на виду.
Такого не скажешь о днях и трудах агиографа и летописца. Ему для бдений сподручнее тишина малоосвещенной кельи, скрип заточенного птичьего пера да шелест плотных рукописных страниц. Впрочем, такая сокровенность его занятий разве не обманчива, не иллюзорна? Как можно описать любое событие, не став его живым свидетелем, не участвуя в нем хотя бы опосредованно?
Алексей Карпов, уделивший многостраничные статьи книги (или назовем их биографическими очерками) виднейшим из современников Нестора, в том числе и ему самому, совсем кратко говорит об иных из первых иноков киевских Печор, – из-за сильной нехватки достаточных сведений о них. Таков и инок Феодор, келарь, живший здесь во второй половине ХI века. Но ведь этот Феодор нес свое послушание келаря, (ближайшего доверенного лица, хранителя и распорядителя монастырскими припасами) как раз при игумене Феодосии! Мы не знаем, в каком именно году Нестор замонашил и застал ли он Феодосия в живом общении, удостоился ли беседы с игуменом. Но Карпов не зря упоминает, что для Нестора келарь Феодор стал одним из «главных информаторов» во всем, что касалось детства и отрочества Феодосия до его прихода из Курска в Киев. Значит, келарь Феодор различил в расспросах молодого человека подлинное благоговение к памяти недавно почившего игумена. И лишь потому доверил ему многие трепетные подробности, услышанные от самого Феодосия, о небывалом пути, приведшем того, наконец, к убогому порожцу Антониевой пещеры.
Можно только догадываться, какое же несметное множество таких и подобных им расспросов должно было изойти из уст Печерского диакона в разные десятилетия его насыщенной благородным любознанием жизни, прежде чем те расспросы нашли свои разрешения на страницах книг Нестора-агиографа и Нестора-летописца.
Что до вопросов-ответов, то тут многое, но далеко не всё, могут подсказать и ЖЗЛ-овские книги А.Ю.Карпова, особенно «Владимир Святой» и «Ярослав Мудрый», на чьих страницах преподобный Нестор то и дело тоже присутствует. И как историк-современник, и как прямой свидетель событий. При чем, присутствует не только в основных текстах биографического изложения, но также в богатейших примечаниях к ним и обильнейших указателях имен и источников.
Впрочем, громадный по объему справочно-вспомогательный материал биографических книг А.Ю.Карпова, – совершенная новация в практике ЖЗЛ-овского канона «Молодой гвардии». Так, с подобной исторической оснащенностью никто для ЖЗЛ никогда еще до этого «историка и писателя» не работал. Авторы популярной серии двух последних десятилетий, на глазах у которых случилась нежданная «смена вех», еще как будто спят. Совсем как дети, не разумеющие, как потягаться с Алексеем Карповым в исторической оснащенности своих работ. И из стана критиков никто не попытался отозваться на возникшую острейшую проблему. И предложить свое трезвенно обдуманное умозаключение о случившемся событии. Ведь оно не обязывало к невозможному. Если пишете об истории, разрешите ей, истории, присутствовать в ваших трудах не в облике прачки-постирухи.

«Отцу русской истории» приличествовала жизнь эпического склада, переходящая своей духовной насыщенностью в житие. Судьба, достаточная для неспешного обозрения, для разысканий в глубину и вширь, для прозрений и предчувствий, горестных предостережений и великих надежд. Кажется, такая небыстротечная судьба была ему в свои сроки дарована.
Вот что пишет А.Ю.Карпов на эту тему в конце своего очерка:
«В1985 г. на основании исследования останков преп. Нестора Летописца московский антрополог С.А.Никитин выполнил пластическую реконструкцию внешнего облика инока (по методу М.М.Герасимова). По данным исследователя, преп. Нестор умер глубоким старцем, в возрасте 70-80 лет».

18 ноября 2020 г.