Памяти Валерия Николаевича Сергеева
«Ты знаешь, в последнее время я склоняюсь к тому, что Чернокуловские иконы изначально писались в Карашский Воскресенский монастырь. Особый статус этого места соответствует и выдающемуся уровню иконописи», — говорил Валерий Николаевич Сергеев хмурым октябрьским деньком 2010, когда я вез его из Остеева, где он, со всегдашней дотошностью строгого учителя, смотрел мою очередную иконную работу, в Ростов-Великий, по месту его нового местожительства.
Вёз старыми проселками до села Караш, а от Караша – по древней Юрьевской дороге, мимо Семеновского погоста, на месте которого в средневековье и процветал Карашский Воскресенский монастырь – духовный центр при нерльских левобережных вотчинах Ростовского княжества.
Этот путь, некогда тесно связывавший Ростов-Великий с Юрьевом-Польским, стал для Валерия Николаевича, а затем и для семьи моих родителей и для меня лично судьбоносным, привязал всех нас к себе на многие годы.
Впервые про большую Юрьевскую дорогу или Юрьевский тракт я услышал в начале июля 1980 года.
В тот день, с утра уже жаркий и душный, мы собрались с дядей Валерой (так тогда, будучи еще одиннадцати лет отроду, обращался я к другу своего отца), из Чернокулова в заречное село Калягино за продуктами. По дороге к броду решили заглянуть к пастухам. Они обитали в избе в середине Чернокулова, там где Нестеровский совхоз устроил, вплотную к церковному кладбищу, огромный загон для коров и навесы с доильными аппаратами. Закончилась дневная дойка, доярок повезли в Нестерово, а пастухи, дядя Коля Тасмунов, и его напарник дядя Вася отдыхали.
Заходим через темные пустые сени в избу. В избе грязно. На железных кроватях полулежат и покуривают пастухи. Между кроватями стол. Вокруг стаканов и банкой с окурками ползают мухи. Тосмуныч, увидав нас обрадовался.
– Валерий, на отдых приехал? Садись, покурим. Далеко ли собрались, робяты? Под грозу идете, мы и скотину пока не выпускаем.
Взрослые мирно беседуют, а я разглядываю висящие на стене кожаные кнуты, длинные и лоснящиеся, как черные змеи, свернувшиеся в кольца.
Затем подхожу к столу и, послюнив палец, начинаю зачем-то тереть его темную и пыльную поверхность. Вдруг из-под черноты и грязи проявилось изображение крыла и одежды!
– Николай Максимович, вы бы поменяли столешницу, – говорит дядя Валера. – Ведь это же икона.
– Дак а мне и ни к чему, Валерий, ну дак поменяем.
Когда, попрощавшись с пастухами, выходим на улицу, засыпаю дядю Валеру вопросами и предложениями:
– Икону нужно срочно подменить, ночью пока пастухи ночуют в Нестерове, прокрасться и спасти… И как она вообще очутилась в этом доме?
– Да, это икона. Троица. 1905 года. Я ее хорошо помню. Она висела на южной стене нашей деревянной Покровской церкви. Когда храм разбирали в 1972 году, для перевоза в Юрьев, ее, видимо, забрал к себе Кронад, бывший хозяин избы, где сейчас мы с тобой были.
– А почему вы ее тогда не увезли в музей? Вместе с древними иконами?
– Во-первых, она сильно утрачена, во-вторых, написана на очень низком художественном уровне, в-третьих, музей даже иконы 17 века не всегда принимал, а ты говоришь, почему не взяли?
Так терпеливо дядя Валера отбивался от моих настырных и наивных вопросов.
Тем временем мы спустились к броду и, засучив штанины, вошли в реку. Было мелко и мягко идти по поросшим подводным мхом валунам, космам водорослей, небольшим полянкам желтого песка, на которых толпились пескари.
По пути в Калягино дядя Валера продолжил рассказ.
Оказывается, древние Чернокуловские иконы, когда экспедиция Музея им. Андрея Рублева приехала за ними, были полностью записаны слоем новой живописи. Сначала было поновление 1799 года. Его исполнил нерехтинский художник Федор Турунтаев сотоварищи. За столетие иконы опять почернели, и в 1905 году артель иконописцев записала слой 18 века сплошной масляной живописью. Какие-то изображения были написаны на новых досках, как Троица.
– А Федор Турунтаев?
– Это дивный художник своего времени. В старину артели иконописцев ходили по всей Руси, по приходам. Жили тем, что писали и поновляли иконы в глухих, отдаленных местах. В церкви, когда мы ее обследовали в 1967 году, была икона самого Турунтаева «Ангел, записывающий имена», фрагментарно сохранившаяся, написанная на древней доске, но она пропала, видимо ее забрали туристы-байдарочники.
Забегая вперед, скажу что икона эта не пропала. Валерий Николаевич спас ее года два спустя. Нашел весной у реки. Видимо, байдарочники отыскали ее на каком-то чердаке, решили взять с собой, но потом передумали и бросили на берегу.
Мы подходим к селу Калягино. Сзади за Нерлью разрастается черно-синяя туча. Дальний гром сливается в единый, непрерывный гул. Прав был Тасмуныч.
Закупив хлеба и консервов, мы бежим по улице к приземистому кирпичному пятистенку, к бабе Манефе за яйцами.
Стало темно. Ужасающая кромка тучи клубится почти над нами. Ветер воет в проводах, гонит по проулкам пыль, хлам сломанных ветвей.
– Заходите, милки, переждите у меня грозу, – маленькая старушка провела нас через темные, прохладные сени в горницу.
Я с тоской гляжу в окно. В Чернокулове осталась мама. Смотрит, наверное, в нашу сторону. На то, как ветер, что былинки гнет старые сосны на горе Синае.
– Стихло. Сейчас начнет, – шепчет баба Манефа.
И началось. Страшно треснул раскат грома. И обрушился ливень. Мы сидели у стола, нахохлившись как воробьи. Спустя полчаса поток медленно сошел на нет.
– Тетя Манефа, а почему у вас такой дом странный, низкий и широкий?
– Дак это, милок, не дом, а полдома – зимник. Здесь зимовали, а летние горницы наверху были. Богатые купцы здесь жили. Село ведь на тракте стояло. На старой Юрьевской дороге. Вон, у церкви два дома о двух этажах, это были трактиры. В старину, до железной дороги, по тракту денно и нощно обозы ходили. Из Ярославля во Владимир. А мы до революции ростовскими были, Карашской волости. А теперича Ивановская область. А как тракт то не нужен стал, он и зарос, и не найти его теперя.
Дождь утих. Мы прощаемся и идем домой. Все ложбины залиты водой. Вот и река. За прошедший час она вздулась и побурела. На том берегу стоит мама и на камне сидит старик Чтоссель, друг первооткрывателя Чернокуловских икон Юрия Михайловича Репина.
В середине реки я пару раз хлебнул воды, оступался со скользких камней. Бурый поток сносил меня и я хватался за дядю Валеру, который шел ниже меня по течению. Но вот прошли стрежень. Медленно выбрались на берег. Мама обтирает меня полотенцем. Невозмутимый Чтоссель протягивает дяде Валере армейскую флягу.
С той грозы началось для нас в Чернокулове наводнение лета 1980 года. Дожди не прекращались до середины августа. Первую неделю циклона мы почти безвылазно сидели дома. Дядя Валера работал в чулане. Писал главы своего «Рублева», а потом, в более пространном виде, пересказывал нам страницы своей будущей книги. Эти удивительные лекции перевернули все мое детское сознание. Мне, одиннадцатилетнему мальчишке, казалось, что я живу в мире древнерусской иконописной мастерской. Вижу, как мастер вырубает ковчеги на досках, клеит ветхие тряпицы на сучки и на стыки, полирует левкас сушеным хвощём. Так рассказ доходит до приготовления красок. Оказывается, многие пигменты добывались художниками из обычных на вид камней, но выбрать камень, дающий цвет, далеко не просто, это дело требует чутья и навыка.
В один из походов за грибами, огромными, набрякшими водой подосиновиками, мы обнаружили невиданное доселе явление – образование новых оврагов. Объем воды, изливаемой с неба, был таков, что к руслу огромного старинного оврага добавилось несколько новых боковых русел. Этаких трещин в земле, глубиной метра в три-четыре, такой же ширины, и длиной до тридцати метров. Срезы этих новообразованных оврагов представили собой интереснейшее зрелище. Открылись древнейшие наслоения пород. Тонкий слой желтого песка сменялся прослойкой рыжей глины, следом шел белый песок – круглый и мелкий, а ниже слой красноватого вперемешку с глиной песка, напичканного мелким камнем. Вот в этом-то слое и оказались камни – краски. Оказывается, они лежали у нас под ногами.
Вспоминаю, как мы стали искать первые минералы – краски. Дядя Валера выбирал из прослойки яркий камень – коричневый, желтый или зеленоватый – и скреб его ножом. Послюнив тыльную сторону ладони, растирал на ней порошок. Некоторые пробы давали замечательный чистый цвет.
Я, восхищенный этим открытием, стал хватать все подряд понравившиеся камни, но не тут то было. Ведь в галичнике был красно-коричневый гранит, и кварцит, и известняк, и только через пару дней учений и наблюдением за работой дяди Валеры, я научился выбирать из пестрой массы камней камни – краски.
Сейчас думаю, кто же научил Валерия Николаевича этому поиску? Может, работая над «Рублевым», он и сам был не менее меня удивлен практической стороной этого обретения цвета из земли, по которой ходим изо дня в день. Спустя десять лет, когда со Станиславом Бурлаковым под руководством Валерия Николаевича Сергеева мы писали свой первый иконостас для церкви Рождества Богородицы в Старом Симонове, палитра новых икон во многом состояла из самодельных красок.
В середине 90-х Валерий Николаевич обосновался в любимом им Ростове Великом, а я уже постоянно жил в деревне Остеево, что в 10 километрах от села Чернокулово, вверх по Нерли. Работа нашего творческого объединения «Старосимоновская иконописная мастерская» шла полным ходом, и мы часто навещали друг друга. Я возил в Ростов Валерию Николаевичу эскизы икон, он приезжал смотреть готовые работы.
От Петровска до села Караш, минуя Воскресенский погост, путь шел по древнему Юрьевскому тракту, булыжная мостовая которого в 1989 году была покрыта асфальтом. В Караше древний тракт терялся в полях. Этим путем, работая над иконостасами, мы неизменно сообщались более двух десятилетий. Окрестные, поросшие сосняком холмы и низины с синими озёрами, обветшалые храмы и забытые поля, навевали размышления о судьбах древних селений, о старинных людях, живших здесь когда-то.
Так в путешествиях по тракту в начале 2010-х у Валерия Николаевича Сергеева уточнялась, наполнялась новыми природными и историческими наблюдениями гипотеза о происхождении комплекса Чернокуловских икон, ставшего всемирно знаменитым после музейных экспедиций еще второй половины 60-х годов. А в них он, вместе с сотоварищами-музейщиками, он принял ведущее творческое участие.
Если Ростов, Юрьев и Переславль условно соединить линиями, то в центре треугольника окажется маленькое Чернокулово, нанизанное, как Караш и Карашско-Воскресенский монастырь, на нитку Юрьевского тракта. Древние иконы из Чернокуловской Покровской церкви, сразу же по их обретении и реставрации были единодушно признаны искусствоведами, как произведения лучших Ростовских мастеров конца 15 века. Обследование В.Н.Сергеевым фондов музеев Переславля Залесского и Юрьева-Польского, а также многих, соседних Чернокулову церквей на предмет обнаружения недостающих икон Чернокуловского иконостаса или выявления каких то аналогий, не дало результата, А это ещё раз убеждает в их чисто Ростовском происхождении.
Иконы такого уровня мог позволить себе только значительный духовный центр, коим, к примеру, являлся в то время Карашский Воскресенский монастырь. Он был основан в 15 веке в двух верстах от древнего Святославля – Караша, крупного административного центра, простиравшего свои владения по левобережью Нерли.
Но в конце 18 века Воскресенский монастырь был упразднен. Ветхие церкви – разобраны, и на их месте основан Воскресенский погост, с новой кирпичной церковью Воскресения Христова. Скорее всего, почерневшие древние иконы не было востребованы в новой церкви и сохранялись, как это зачастую делалось, на церковных чердаках.
Чернокуловская деревянная Покровская церковь была построена на месте более древней и сгоревшей церкви в 1757 году. Известно, что сруб рубился не снова, а был куплен под снос в Переславле Залесском. Поэтому Покровская церковь после того/ как её разобрали в 1972 году и, сильно изменив, реконструировали в музее Юрьев Польского, датировалась 17 веком.
Вот тут и возникает вопрос: каким образом в церкви 18 века оказался иконостас, два ряда которого относятся к 15 веку! Вопрос обострялся захолустностью Чернокулова, в котором село оказалось, пройдя все перипетии 20 века. Дошло до того, что, объявив не перспективным, ретивые нестеровские начальники едва не сравняли его с землёй в начале восьмидесятых. В те годы никто из нас и не догадывался что, всего в каких– то пятистах метрах от крайней избы тёти Наташи Семеновой лежит поросший лесом древний Юрьевский тракт.
Только в начале 2010 х пришло понимание географической близости Чернокулова – Караша – Ростова.
Образно говоря, обозники с зерном, проскрипев полозьями саней мимо Чернокуловских задворок, в сумерках грелись уже вокруг самоваров Карашских трактиров.
Мысленно вернувшись в середину 18 века, интересно представить, как формировался иконостас во вновь отстроенной Покровской церкви. Временной и стилистический разброс уцелевших икон велик – от деисуса и «праздников» 15 века до царских врат 18-го говорит о том, что, вероятнее всего, иконы где-то покупались. Такая практика была распространена, достаточно вспомнить судьбу Рублевского деисуса из Владимирского Успенского собора.
Таким образом, предположение Валерия Николаевича Сергеева о покупке Чернокуловским приходом комплекса древних икон ростовских мастеров 15 века, выглядит не только правдоподобно, но и обоснованно.
Нам с Валерием Николаевичем как-то легко было, после десятилетий его неутомимых поисков, поверить в такую взаимосвязь древнего знаменитого Караша-Святославля с маленьким, захолустным, но таким бесконечно любимым нами Чернокуловом и его Покровским храмом.
Будто бы все встало на свои места.
Первого мая 2018 года родные и друзья повезли новопреставленного Валерия Николаевича все по той же большой Юрьевской дороге. В Караше, свернули с тракта, минуя старинные деревни Еремейцево, Итларь, Заозерье, Покров, чтобы закончился последний его земной путь в селе Пречистом на Нерли, где когда-то давным-давно, еще в начале 70-х, искал он след великих Чернокуловских икон.
2018
_____________________________
*Из частного письма Ю.М.Л. редактору сайта: «Если всмотреться в посланную и Вам фотографию, видно, что на иконе изображен блаженный Исидор. Его мощи почивают в Ростове Великом, в древнем храме Вознесения, для которого и написана эта икона (дверь в алтарь). Здесь-то 1 мая и отпевали новопреставленного Уалерия. Разве такое случайность?