Наша природа в ежегодном своём шествии по кругу живёт не только учащённым дыханием перемен, но и величавой недвижностью остановок, передышек. О последних, наверное, и можно сказать, что это — состояния природы, когда она как бы стоит на месте, накапливая силы для следующего рывка. Их много, этих состояний, должно быть, десятки в году, каждое — со своим устойчивым характером, и чтобы пояснить, что всё-таки имеется в виду, назову хотя бы одно из них.

Оно известно любому деревенскому жителю, знают его и горожане, которых к середине весны начинает из цивилизованных берлог тянуть на волю… Поля, речные луговины, лесные опушки, торопясь и захлёбываясь, вобрали в себя про запас остатки снежного покрова, подсохли на ветру. И вот в часы дружного старания солнечных волн она становится повсеместно видна, пыль зимы,- на слежавшейся травной ветоши, на сухих былках пижмы и полыни, на шершавой поверхности древесных стволов, на старых деревянных шпалах, на пожухлой ржаной стерне, на измочаленном кустарнике, дрожащем от толчков мутного речного потока, на резиновых сапогах лесного пешеброда, на мышиных лазах, изузоривших лесной просёлок, на дранке крыш, на прелой листве, на изжеванном в кашу камыше, на валунах, на тусклых осколках стекла, на озими, на всём…

Она не носится в воздухе, не стоит столбом в лучах, пробившихся сквозь ельник, она настолько густа, плотна и тяжела, что способна только лежать. Зимой её никто не замечал ни в поле, ни в лесу, слои её накапливались в сугробах тайно, с каждым новым настом. Снег всегда выглядел девственно чистым,- и вдруг как много её теперь повсюду! Вся земля стала серой, с буроватым отливом какой-то воробьиной раскраски, и при порывах ветра, тревожащего лежалую листву и всякое былие, кажется, что это воробьиные орды копошатся повсеместно, разыскивая прошлогодние семена или неповоротливых спросонья насекомых.

И красива по-своему земля в этой серебристо-серой ризе, в нищенской одёжке, будто справляет и природа урочный пост в канун воскрешения. Но проходит неделя, полторы недвижного этого состояния, вешние деньки наскучивают однообразием, и земля начинает томиться, чахнуть под нежно-хрупким, но и твёрдым покровом царствующего праха. В свой черёд и человека охватывает беспокойство: ведь если такое продлится ещё неделю, то глаза не выдержат глядеть на скучное торжество пыли, земля начнёт задыхаться, и нешуточно повеет над нами горечью сбывающихся гибельных пророчеств.

И тогда приходит ливень. Под первыми же ударами тяжких капель трескается пленка пыли, а через полчаса от неё нет и следа, вся ушла в почвенные поры вместе с водой. И тотчас любая пядь ослепительно засверкает зелёными иглами трав, прошивающих дряхлую листву, зашевелится какими-то лимонно-жёлтыми, почти белыми коготками и клювиками нарождающихся растений, там и тут почнут бодаться бугристыми, розово-багровыми рожками безымянные пока придорожные злаки. И тотчас же пресный дух мокрой пыли над всей землей уступит место спиртовому благовонию травных соков и древесных смол.

1987