К 180-летию Бородинской битвы

Снова есть необходимость, чтобы определиться: что же такое для нас РУССКИЙ РУБЕЖ или РУССКИЕ РУБЕЖИ? У себя на Родине мы дожили до того, что Россия вообще оказалась страною без реальных государственных границ. Политическая карта Союза вдруг превратилась в краплёную колоду игральных карт. Трудно вообразить, как теперь будут преподавать в школах географию, в том числе политическую географию. Что дети, если большинство великовозрастных людей уже стесняется или брезгует произносить такие слова, как Родина, Отечество! Можно понять стеснительных: для осквернённого дома не подходят высокие, святые слова. Да и у брезгливых есть доля правды, когда они ухмыляются: русские, мол, промотали свой дом, превратили его в халупу, в проходной двор, им всё равно, есть Россия или нет, что же считаться с такими…

Так опять, который раз, ставится всё ещё не разрешённый нами самими вопрос: кто же виноват в затянувшейся почти на век агонии России – коммунисты, евреи, русские?.. Или Господь покарал, чтобы не возносилась без меры?

На сегодня ясно лишь одно: кто бы ни был более других виноват, починить свой русский дом, вернуть ему высокий смысл Родины и Отечества смогут только русские.

Впрочем, почему «смогут»? Работа уже возобновилась. Именно возобновилась, а не началась, поскольку она почти никогда не прерывалась во все эти тёмные десятилетия политического отсутствия России как Православной Державы.

Прежде всего русские спасли, сберегли, пронесли на груди как древний воинский стяг идею державной преемственности. И если сегодня в Успенском соборе Московского Кремля снова звучит православная Литургия, то это русская победа, обеспеченная беспрерывностью духовного труда поколений. Да, это победа страшная, она далась ценой неисчислимых жертв и потерь, она окуплена кровью Христовых новомучеников, руинами сотен монастырей и тысяч храмов, зияющими провалами в нравственности, мародерством златолюбивых коминтерновских баскаков… Но, несмотря ни на что, сегодня главный алтарь России снова становится РУССКИМ РУБЕЖОМ.

И уже в который раз становится! Да, есть какая-то высокая тайна в том, что нынешнее возвращение величайшей нашей национальной святыни в лоно Отчизны – последнее по времени в целом ряду подобных же. Ведь Успенский собор покушались превратить в мерзость запустения и при Наполеоне, и в век Смуты, и в год нашествия Тохтамыша… Что за поразительная судьба: Россия многажды поражалась в самое сердце, теряла или почти теряла свою столицу, то есть алтарь государственности. Но снова и снова возвращала его себе, очищала от скверны, начиная отсюда, от Боровицкого холма, от предельного своего рубежа, мощные прорывы в новые пространства…

Это не нами замечено, что России не впервой сокращаться и затем, подобно страшной стальной пружине, распрямляться. Но мы ещё не освоились с мыслью, что за этим чередованием катастрофических сжатий и стремительных разрастаний стоит единственный в своем роде, непреложный, как закон, исторический биоритм России…

Футурологи и прорицатели, колдующие над русской судьбой, или делают вид, что не знают, или действительно не догадываются о существовании этого русского исторического биоритма, как, впрочем, и других. Есть народы и государства с судьбами и границами почти неподвижными. Один биоритм у Японии, другой у Болгарии, третий у Китая, и уж совсем особый, допустим, у Монако. Россия, в отличие от многих, многократно, при всей её, казалось бы, неповоротливости, то судорожно сокращает свои земные рубежи, то стремительно разлетается во все края, обнимая всякий раз всё более ошеломляющий простор и прирост. Не нам оценить, достоинство это или недостаток, но русский биоритм ворочает в истории нашими земными рубежами как хочет. И никому ничего с этим не поделать. Ибо это священные ритмы – через них сам Господь дышит на землю.

Для многих других народов этот биоритм – с его громадными амплитудами колебания – был бы, пожалуй, невыносим, смертельно опасен. Но Русь, Россия выдерживала. И в тот век, когда платила дань хазарам, и в пору ордынского ярма, и в годину Смуты, и в час Наполеонова нашествия, и в лихолетье гражданской распри, и в поединке с Гитлером. И даже сегодня выдерживает, когда нагло предъявляет на неё свои права новая, теперь уже всемирная Хазария, с её ханукальными ликованиями в самом Кремле – у оскорблённо молчащих стен Успенского собора.

Вот она, судьба: наши пограничья то уносятся в невидимые дали, то вдруг перехватывают тесной верёвкой горло самой столицы, оставляя на нём рубцы и шрамы.

Крестьянское поле в нескольких километрах к западу от Можайска, безусловно,– один из таких рубежных шрамов. Бородино – РУССКИЙ РУБЕЖ. Омытое кровью священное пограничье Русской земли. Один из множества наших крайних рубежей.

Зачем всё же попущено было Наполеону пройти так далеко? Чья вина или хитрость?.. Тысячу раз ставились и разрешались эти вопросы, но каждое новое поколение бьётся над ними со смешанным чувством обиды и удивления…

Но никто, кажется, не ответил проще и мудрее, чем лермонтовский ветеран:
«КОГДА Б НА ТО НЕ БОЖЬЯ ВОЛЯ.,.»

Сколько раз мы пропускали эти слова мимо ушей, воспринимая их как простодушную риторику, извинительную в устах простолюдина!

А между тем без этих путеводных слов о Божьей воле ничего нам не понять ни в Бородине, ни в пожаре осквернённой Москвы, ни во всей нашей истории, древней и новейшей, которая тогда окажется лишь набором несообразностей.

Право, если без Божьей воли, то не дикость ли и абсурд, что через два года после Куликовской победы какой-то бездарный Тохтамыш берёт без боя, дуриком, Кремль и сжигает всю Москву?

И если без Божьей воли, то что же за народ такой, позволяющий над собой куражиться обезьяне Лжедмитрию?.. Если мерить только земными мерками, видеть во всём лишь борьбу классов или национализмов, грызню биологических масс, то тогда такому народу, такой стране, такой истории (впрочем, как и всем другим) грош цена в базарный день.

Но лермонтовского солдата только так, а не иначе, можно понять: нет, ребята, мы не отдали б Москвы, никогда и никому не отдали – ни Наполеону, ни Батыю, ни Лжедмитрию, – но Божья воля была на то, чтоб отдать. Но – чтобы и отнять, вернуть себе, очистить всю землю свою и выпроводить с позором нового супостата… Так что это не Наполеон, к примеру, таков удалец; что взял и доскакал аж до стен Кремля, по своей воле, – но была на то Божья воля, чтобы взять и выдернуть Наполеона из его французской грядки – нам в назидание… А уж вы там, ребята, коли нравится, говорите свои красивые да умные слова про исторический биоритм России или про священный пульс народа, про то, что сердце его в истории бьется не как у других, про особый замысел Божий о Русской земле… Может, всё это вы и правильно говорите, и к месту, и путём, но мы тогда чуяли только одно:
«КОГДА Б НА ТО НЕ БОЖЬЯ ВОЛЯ…»

Литературная Россия, 04.09.1992, №36