В течение последних десятилетий XX века эпоха Куликовской битвы неоднократно становилась объектом гиперкритических нападений. О гиперкритицизме можно говорить как о своего рода патологическом отклонении, когда здоровый принцип научного сомнения в том или ином факте перерастает в чисто нигилистический зуд. Такой сверхкритический зуд как стиль научного поведения у нас в XX веке во многом был произведен от системы атеистических запретов и казуистики.

Сверхбдительность гиперкритиков по отношению к событиям русского XIV века проявлялась, к примеру, в том, что они питались доказать: Сергий Радонежский вовсе не благословлял на Куликовскую битву ни Дмитрия Донского, ни монахов Александра Пересвета и Андрея Ослябю; Пересвет вовсе не был единоборцем на поле боя; не было в помине и засадного полка, который решил исход битвы в пользу русских; наконец, и битва произошла в каком-то другом месте, а не там, где стоят обелиск и храм-памятник, ей посвящённые… Уже этот (самый малый) перечень свидетельствует, что гиперкритика по данному историческому разделу взбухла на старых атеистических дрожжах.

И всё-таки названный тип гиперкритики – сущее дитя по сравнению с обильно процветшей в последнее десятилетие XX века «дисциплиной», в которой псевдо-романтическая легенда о якобы существовавшем Русско-Ордынском военном и экономическом союзе, пристроена в ложе евразийской исторической утопии. Вот уж где разлиты целые тонны словесной патоки, а гиперкритика доведена, под сурдинку, до уровня откровенно мошеннического нигилизма. На этой неряшливой ниве потрудилось и продолжает трудиться немало перьев: писатели, под старость приволокнувшие за историей, историки, вдруг воспылавшие зудом к писательству, юные публицисты, мечтающие о славе прорицателей и гуру, и даже физико-математические академики и кандидаты, намеренные срочно виртуализировать всю историческую реальность вообще. Их планы обширны, прыжки разнообразны, мизансцены кокетливы, вопли экзотичны, ужимки бесстыжи, а двусмысленность телодвижений слегка скрадывается клубами серных паров, поступающих прямо из дыр мистагогической Евразии.

Главный их довод состоит в том, что эта самая Евразия – полюс абсолютного блага. А раз так, то никакого противостояния Руси и Азии никогда не было, в том числе, никакого нашествия, погрома, ига, освободительной борьбы. А раз так, то всякие там разговоры о поработителях, о данях, о карательных экспедициях и о Куликовской битве, – плод злобного воображения великодержавных патриотов, шовинистов, узколобых националистов и православных экстремистов.

Если мне скажут, что такое понимание сути евразийской утопии недостаточно объективно, то я не стану ссылаться ни на многочисленные публицистические выкрики писателя Б.Васильева, ни на многотонную историческую ворожбу академика А.Фоменко, а сошлюсь лишь на самый последний по времени обнародования документ, удобный тем, что он мал по объёму и подобен той самой капле воды, в которой…

Документ называется, видимо, по воле редактора, готовившего текст к публикации, так: «Муфтии не хотят вспоминать о Куликовской битве». Начинается он следующим выразительным заявлением: «Совет муфтиев России во главе с Равилем Гайнутдиновым считает, что празднование очередной годовщины сражения на Куликовом поле, которое официально именуется днём «победы русских воинов над монголо-татарами», «противопоставляет друг другу народы нашей страны, превращает одних в завоевателей, других – в завоеванных».

Поскольку мнение досточтимых муфтиев России увидело свет в «НГ-Религия» №9/80 от 16 мая 2001 г., можно догадываться, что опасения авторов связаны с очередной годовщиной Куликовской битвы, которая приурочена, по традиции, к 21 сентября, то есть, к празднику Рождества Богородицы. Насколько мы знаем, годовщина битвы празднуется в России достаточно скромно, поскольку не относится к торжествам официального государственного календаря. Более того, мы не можем назвать ни одного официального документа, исходившего из стен Кремля за последние несколько десятилетий, в котором бы сражение обозначалось как день «победы русских воинов над монголо-татарами». Наоборот, из Кремля неоднократно исходили полуофициальные рекомендации «не обижать наших восточных товарищей» очередными празднованиями Куликовской годовщины. Так что здесь у авторов явная передержка, возможно, рассчитанная на более решительную острастку «завоёванных», слишком крепко помнящих, что были-де и «завоеватели».

Дальнейшие доводы авторов совершенно запутывают понятия наивного читателя о том, кто же кого когда-то завоёвывал. Оказывается, «великий князь Димитрий Донской выступил в 1380 году на стороне законного хана Золотой Орды Тохтамыша против узурпатора Мамая». Оказывается, далее, что «на стороне князя были и татарские полки, так же как на стороне Мамая выступили некоторые русские князья».

Интересно только, кто же прислал эти виртуальные «татарские полки» на помощь Дмитрию? Уж не Тохтамыш ли, который через два года после Куликовской битвы сжёг Москву дотла? Любопытно бы узнать у авторов и имена русских князей, пополнивших войско Мамая.

Ни древнерусские летописи, ни отечественные историки, начиная от Татищева, Карамзина и Соловьева и кончая Рыбаковым и Тихомировым, нам таких фантастических подробностей не сообщили. Нет таких сведений и в ордынских источниках, кстати, крайне бедных и обрывочных. Зато в новейших евразийских исторических идиллиях можно обнаружить, что никаких вообще завоевателей и в природе-то не было, а Дмитрий Донской и Тохтамыш вообще одно и то же лицо.

Смиримся с тем, что досточтимые муфтии не хотят вспоминать о Куликовской битве. Это их право. Но зачем же вспоминать о ней подробности, навеянные сладкими евразийскими миражами? Разве честный и трезвенный взгляд на общую нашу историю – не доблесть, не мужество благородных потомков? Разве предки нынешних узбеков, казахов, татар, башкир не первыми понесли когда-то страшный урон от полчищ Чингисхана, – ещё до вторжения завоевателей в пределы Руси? Разве нынешний русский смотрит на нынешнего татарина, – после стольких столетий совместного государственного строительства, – как на «завоевателя»?

Мы присоединяемся к радости историка, открывающего забытые сведения, древние доподлинные источники, как бы ни были его открытия неудобны для установившегося взгляда на вещи. Но как часто сегодня дерзость первооткрывания подменяется завистливым гиперкритическим нигилизмом – упакованным в яркую евразийскую обертку.

Мы желаем здравствовать евразийскому геополитическому прогнозу, основанному на возможности прочных и долговременных добрососедских взаимоотношений между Россией и народами азиатского континента. Но разве такие взаимоотношения станут прочней оттого, что целые главы совместной истории будут наспех вычеркнуты или перемараны до неузнаваемости? Тот, кто размалевывает свое прошлое сладкими картинками утопических идиллий, станет и в будущем плодить утопию за утопией. Но, может быть, хватит уже тешить себя миражами?

Новая книга России. № 9, 2001