Объявление в газете

Скупаю старые искромсанные рощи,
корявые дубы и сосны скупаю,
ведьмачьи утробы, где нечисть ропщет,
по-волчьи воя, по-лисьи лая.

Скупаю тучные и сухие нивы,
пшеницу, рожь, кукурузы початки,
стерню, терновники, кипень крапивы,
огородные пугала, межи и грядки,

Скупаю в горах сторожки пастушьи
(денежки – сразу!), а в долинах сёла,
целиком, частями, где живые души,
и те дома, где пусто и голо,

Скупаю остовы, печища, руины,
лебедой и полынью заросшие стены
(очаги из старой морщинистой глины,
без крыши, имеют особую цену),

Скупаю большие дома и хибары,
хлевушки, подвалы, чуланы, повети,
нужники, собачьи конуры, амбары,
овины, свиные и овечьи клети,

монастыри, церкви, часовни и башни –
скупаю древние ваши святыни,
пристанища мертвых скупаю ваши
(лучше – забытые всеми живыми).

Скупаю все ваши поля на свете,
мертвых молчанье, живых дыханье,
скупаю воздух, воду и ветер
и в небесах облаков сверканье.

Солнце, звезды – от края до края, –
минувшие дни и те, что будут,
все имена ваши оптом скупаю
и все их стираю – до последней буквы.

Чарноевич
Зима в сербском Сараеве 1995/96 года

Всё мы оставим – до кромки, до нитки.
Слышишь, жена, все бросаем пожитки:

всё наше благо, всё наше брашно,
с Богом, навек! Ты прощай, мати-пашня,

пожня-сестра, гора-отчина, с Богом,
братец-первач в бутыле под порогом,

люба-пшеница, зерно многооко,
всё меня жжет и пытает жестоко:

дом мой родимый – дедовский, отчий,
все мои зори и сны, дни и ночи;

стены, простите, костер раздуваю, –
вы меня грели, а я вас сжигаю;

жизнь, полыхай же, горите, стропила,
вас не чужая рука подпалила,

чтоб этой ночью раздвинулись дали,
чтоб на погосте все мёртвые встали;

кости покойных уходят с живыми.
Дом, ты – свечою – над нами, над ними.

Бог нас простит, что на отчем погосте
сдвинуты камни, откопаны кости

наших покойных и страшным исходом
в ночь со своим выступают народом

землю искать, где их прерванный отдых
не возмутят осквернителей орды.