(Переводы с сербского) 

Женитьба князя Лазаря

Пьёт из чаши царь Степан могучий,
в Призрен-граде трапезует белом.
Ему служит верный слуга Ла^?зо.
Когда чашу царскую подносит,
на царя он взглядывает криво.
Вопрошает царь Степан у Лазо:
«Бог с тобою, верный слуга Лазо,
что спрошу я, ты ответь мне прямо:
когда чашу мне с вином подносишь,
отчего ты вбок глаза отводишь?
Али коник у тебя заезжен?
Аль одежда у тебя худая?
Али мало той казны богатой?
В моём доме чего не хватило?»
Отвечает верный слуга Лазо:
«Господин мой, твоя воля слушать;
коли просишь, я отвечу прямо:
не заезжен коник мой, отвечу,
и одежда, нет, не прохудилась,
и не мало той казны богатой.
Господин мой, твоя воля слушать,
коли просишь, я отвечу прямо:
твои слуги позже меня званы,
а досталось каждому по дому,
разрешил ты каждому жениться,
только я вот дома не имею,
и не хочешь, чтобы я женился,
оттого что молод я и статен».
Отвечает царь Степан на это:
«Бог с тобою, верный слуга Лазо,
не могу же я тебе посватать
свинопаску, сельскую девчонку;
но ищу я знатную невесту,
чтоб отец мне был приятель добрый,
у колена моего сидел бы,
и вино бы хладное с ним пили.
Верный Лазо, что скажу, послушай:
отыскал я для тебя невесту,
и родитель – мой приятель добрый;
у старого Юг-Богдана в доме
Юговичам девяти сестрица
есть меньшая, милая Милица,
только Югу я сказать не смею,
нелегко мне помянуть об этом,
потому что знатного он рода,
не отдаст он за слугу девицу.
Верный Лазо, ты ещё послушай:
нынче пяток, а с утра суббота,
послезавтра светлый день воскресный,
мы поедем на охоту в горы
да покличем старого Богдана,
с ним поедут девять Юговичей,
ты же, Лазо, в горы сам не езди,
оставайся на подворье белом
и готовь нам царскую вечерю;
как с охоты будем возвращаться,
на вечерю приглашу я Юга,
ты же кликни братьев Юговичей.
А как сядем за столы златые,
подавай нам ракию и сласти,
и кувшины с вином красным выставь.
А напьёмся мы вином холодным,
старый Богдан заведёт беседу,
речь затеет о юнаках добрых,
он и книги старославны вынет,
чтоб сказать о времени последнем.
Верный Лазо, как его услышишь,
поднимайся на высоку башню
и неси-ка золотую чашу,
ту, что, знаешь, дева-мастерица
продала мне в Варадине-граде;
много злата я за чашу отдал;
ты наполни красным вином кубок
да почествуй старого Богдана,
а когда задумается старый,
пред тобою чем бы отдариться,
вот тогда-то Югу и скажу я
про Милицу, про меньшую дочку».
Минул пяток, а за ним суббота,
наступает светлый день воскресный,
на охоту царь собрался в горы,
приглашает старого Богдана,
с Югом едут девять Юговичей,
вместе едут на охоту в горы.
Шла ловитва во зелёной пуще,
не добыли никакой добычи,
а с охоты только воротились,
тут и Лазо им навстречу вышел;
царь на ужин завернул Богдана,
Лазо – девять Юговичей-братьев.
Вот уселись за столы златые:
во главе стола сам царь могучий,
а с ним рядом старый Юг садится,
за Богданом – девять Юговичей,
всем им служит верный слуга Лазо,
подаёт он ракию и сласти
и вино им красное подносит.
Угостились тем вином холодным,
обо всём тут завелась беседа:
о юнаках добрых, где кто знатен.
Богдан вынул старославны книги –
о последнем времени читает:
«Слушайте же, дорогие братья,
слушайте же, что глаголют книги:
наступает последнее время,
ни пшеницы, ни овец не станет,
ни цветочка во лугах, ни пчёлки,
затаскает по судам кум кума,
меч поднимет брат родной на брата».
Когда Лазо те слова услышал,
он поднялся на высоку башню
и принёс он золотую чашу,
вином красным кубок наполняет
и с поклоном Богдану подносит,
принял чашу Богдан золотую,
принял чашу, только пить не хочет,
думает он, чем бы отдариться.
Юговичи говорят Богдану;
«Что с тобою, батюшка, случилось,
отчего ты не попьёшь из кубка,
коим Лазо так тебя приветил?»
Старый Богдан отвечает детям:
«Сынки мои, девять Юговичей,
я легко бы выпил этот кубок,
да не знаю, дорогие дети,
как достойно отдарить мне Лаза».
Молвят Югу девять Юговичей:
«Нам отдарок, батюшка, не труден,
есть в запасе соколы и кони,
есть и перья, есть у нас и шапки».
Тут-то молвил царь Степан могучий:
«Есть у Лаза конь и сокол сивый,
есть и перья у него, и шапки,
он не хочет ничего такого,
хочет Лазо девушку Милицу,
да, Милицу, милую меньшую,
Юговичам девяти сестрицу».
Услыхали это слово братья,
вскакивают на резвые ноги,
вырывают лезвия из ножен,
царь-Степана погубить готовы.
Старый Богдан сынов умоляет:
«Что вы, дети, знаете ли Бога!
Коли нынче сгубите Степана,
то наляжет на всех вас проклятье;
дайте, выну старославны книги,
что в тех книгах, дети, погляжу я,
сужена ли сестра ваша Лазу».
Старый Богдан Юговичей молит;
проливает грозные он слёзы:
«Полно, дети, знаете ли Бога!
Ведь Милица – суженая Лаза,
на него ведь царство остается,
с нею Лазо будет царством править
в Крушеваце над рекой Моравой».
Как услышал царь Степан могучий,
тотчас руку опустил на пояс,
вынимает тысячу дукатов,
кованое яблоко златое,
самоцветных в яблоке три камня –
дар невесте, Милице-девице.

Стражи сокровищ Лазаря

Милый Боже, за всё тебе слава!
Когда Лазарь вёз казну златую,
семь дней кряду, на семи повозках,
казну вез он через ровно поле,
через поле, через Унгарию,
вез казну златую в рощу Марка
ко святому Давидову древу.
Кличет его ласточка певунья:
«Честной Лазарь, кинь свое богатство!
Вражье войско к Косову выходит,
все Косово полонили турки».
Но не хочет казну бросить Лазарь,
на казне он ставит свои метки:
дюжину свинцовых ставит волков
и двух хортов из крепкого камня,
и из кости двух коней точеных,
а на каждом серебряный всадник,
шестопёры в руках у юнаков,
на плечах же – соколы седые.
Тогда Лазарь на Косово едет
боем биться, добывать добычу.
Турки ищут, где богатство князя,
семь лет ищут Лазарево злато,
а когда они нашли богатство,
как завыли свинцовые волки,
да заржали костяные кони,
закричали из сребра юнаки,
всклекотали соколы седые.
И клекочут, и крылами машут,
они машут, снялись-полетели,
полетели сквозь лесную чащу.
Обманулась некрещёна вера,
напугалась да назад вернулась,
как вернулась, больше не совалась.

Царица Милица и её братья

Вечеряет за столом царь Лазарь,
и Милица рядом с ним, царица;
вот Милица молвит государю:
«Ой, царь Лазарь, сербская корона,
на Косово утром ты выходишь
и с собою всё уводишь войско,
не оставил никого ты дома
на мужской, царь Лазо, половине,
кто сумел бы с весточкой доехать
на Косово и назад вернуться;
девять братьев ты моих уводишь,
моих милых девять Юговичей;
одного хоть ты оставь мне брата
от присяги одному дай волю».
Отвечает Лазарь-князь супруге:
«Люба моя, госпожа Милица,
а кого же больше всех из братьев
ты б желала на дворе оставить?»
«Ты оставь мне Бошко Юговича».
И Милице Лазарь-князь ответил:
«Люба моя, госпожа Милица,
когда завтра белый день займётся,
день займётся, солнце засияет,
отворится городская башня,
тогда выйди к крепостным воротам,
войско наше через них проедет,
верховые, копья боевые,
перед всеми Бошко, твой любимый,
знаменосец, с прапором крестовым,
скажешь брату, я благословляю,
пусть отдаст он, кому хочет, знамя
и с тобою остаётся в доме».
Как наутро белый день занялся,
отворилась городская башня,
тогда вышла госпожа Милица,
при воротах, как сказал он, стала.
Вот и войско проезжает строем,
верховые, копья боевые,
перед всеми Бошко-знаменосец,
гнедой коник, броня золотая,
наклонил он прапор свой крестовый,
брат любимый, до коня гнедого;
на хоругви яблоки златые,
поверх яблок кресты золотые,
под крестами золотые кисти,
они бьются воину о плечи.
Тут Милица к Бошко подступилась,
ухватила за узду гнедого,
брату руки обвила вкруг шеи,
тихим гласом так заговорила:
«О, мой братик, мой любимый Бошко,
царь тебя мне отдарил сегодня,
а тебе он шлёт благословенье,
чтоб ты отдал, кому хочешь, знамя
и со мною остался в Крушевце,
от присяги будешь ты свободен».
Отвечает Югович сестрице:
«Иди с миром ты на белу башню;
и тогда бы я не воротился
и из рук бы не отдал я знамя,
если б царь мне подарил Крушевац;
Что дружина обо мне расскажет?
«Поглядите на трусишку Бошка,
на Косово он боится выйти,
за крест честный кровь пролить не хочет
и за веру умереть страшиться».
Тут к воротам он коня направил.
Вот и старый Юг-Богдан въезжает,
а за ним семь Юговичей следом,
семерица, все родные лица,
на сестрицу ни один не глянул.
Миновало времени немного,
проезжает Югович-Воина,
царских держит он коней парадных,
золотою накидью покрытых.
Придержала буланка под братом,
брату руки обвила вкруг шеи,
тихим гласом так заговорила:
«О, мой братик, Югович-Воина,
царь тебя мне отдарил сегодня,
а тебе он шлёт благословенье,
коней царских дай, кому захочешь,
остаёшься ты со мной в Крушевце,
от присяги будешь ты свободен».
Говорит ей Югович-Воина:
«Иди с миром ты на белу башню;
не вернулся и тогда б с тобою
и коней бы не оставил царских,
когда б знал я, что в бою погибну;
на Косово мы идём, сестрица,
за крест честный кровь пролить желаю
и за веру с братьями погибнуть».
Тут к воротам он коня направил.
Как Милица увидела это,
она пала на холодный камень,
она пала, точно неживая.
Вот и Лазарь проезжает славный.
Узнаёт он госпожу Милицу,
слёзы князю заливают щёки.
Вправо-влево взгляд бросает Лазарь,
подзывает служку Голубана:
«Ты мне верно, Голубан мой, служишь,
ну-ка, спешься с коника белого
и царицу ты прими на руки
да на башню отнеси высоку;
тебе доля выпала от Бога,
на Косово не поедешь с нами,
остаёшься при дворе служить ты».
Как услышал Голубан веленье,
слёзы градом по лицу скатились,
спешился он с коника белого
и царицу взял на белы руки,
на ту башню перенёс высоку;
только сердцем он принять не может,
что со всеми не идёт на битву,
воротился к конику белому,
сел в седёлко, на Косово скачет.

Князь Лазарь выбирает царство

Вылетает сизый сокол в небо
от святыни, от Ерусалима,
и несёт он ластовицу птицу.
То не сокол вылетает сизый,
то небесный Илия-святитель;
и несёт не ластовицу-птицу,
а несёт он весть от Богодевы.
На Косово то письмо приносит,
опускает князю на колено,
и письмо само возговорило:
«О, князь Лазарь, благородный родом,
ты какое царство крепче любишь?
Или любишь небесное царство?
Или любишь царство ты земное?
Если любишь царство ты земное,
седлай коней, подтяни подпруги,
каждый витязь, саблей препояшься,
да на турок нападайте сразу,
турецкое всё и згинет войско.
Если ж любишь небесное царство,
на Косове ты поставишь церковь,
но не мрамор в основанье нужен,
шёлк и пурпур постели под камни,
всё царёво причасти в ней войско
перед тем, как всё оно погибнет,
и ты, княже, с ним погибнешь вместе».
Когда Лазарь выслушал то слово,
стал он думу непростую думать:
«Боже милый, что я пожелаю?
Царство мне какое больше любо?
Пожелаю царства ли земного?
Если здесь я пожелаю царства,
пожелаю царства я земного,
так земное короткое царство,
а в небесном царстве век превечен».
Лазарь выбрал небесное царство,
а не царство краткое земное,
на Косове он поставил церковь,
в основанье положил не мрамор,
шелк и пурпур настелил под камни,
патриарха сербского позвал он
и двенадцать тех владык великих,
чтобы к бою причастили войско,
так стоит он, турок поджидая.

КОСОВСКИЙ БОЙ

Письмо Мурата Лазарю

На Косово царь Мурат выходит,
как выходит, шлёт посланье сразу,
в град Крушевац его посылает,
на колено тому Лазарь-князю:
«Ой, Лазаре, предводитель сербов,
не бывало, быть того не может:
два владыки на едину землю,
два оброка на едину райю;
не сумеем царствовать вдвоем мы,
ты ключи мне вышли и оброки,
от всех градов ключи золотые
да оброки за семь лет к тому же.
ну а коли платить не желаешь,
выйди, княже, на Косово поле,
тут мы землю саблями поделим!»
Когда Лазарь получил посланье,
прочитал он да заплакал горько.

Заклятье Лазаря

Гой да было тут кому послушать
Лазарь-князя страшное заклятье:
«Кто не выйдет на Косово биться,
не родится ничто в его руку:
ни пшеница белая на поле,
ни лозица винная на склоне!»

Вечеря накануне битвы

Славу славит князь наш сербский Лазарь
во Крушевце, заповедном граде.
Всю господу усадил за стол он,
с сыновьями всю свою госпо?ду:
Юг-Богдан старой – от князя справа,
за Богданом – Юговичей девять,
Вук Бранкович – по левую руку,
по порядку – прочая госпо?да,
впереди же воевода Милош,
а с ним рядом два сербских юнака:
как один-то сам Иван Косанчич,
как другой-то сам Топлица Милан.
Поднял Лазарь золотую чашу,
и сказал он той господе сербской:
«За чье здравье выпить эту чашу?
Коли пить мне за старейших родом,
за старого Юг-Богдана выпью;
коли пить я за знатнейших стану,
то за Вука Бранковича выпью;
коли пить мне, как подскажет сердце,
то за девять шурьев чашу выпью,
девять шурьев, девять Юговичей;
если пить я стану за пригожесть,
за Ивана Косанчича выпью;
если пить мне за рост богатырский,
за Милана Топлицу я выпью;
ну, а коли пить мне за геройство,
за Милоша выпью воеводу.
Пить не стану за кого другого,
но во здравье Милош Обилича!
Здравье, Милош, вера и невера!
Прежде верный, нынче же – неверный!
На Косове завтра мне изменишь,
сбежишь к туркам, к их царю Мурату!
Будь же здрав ты и здравицу выпей,
вино выпей, а кубок в подарок!»
Вскочил Милош на резвые ноги,
поклонился до землицы чёрной:
«Хвала тебе, славный Лазарь-княже!
Хвала тебе за здравицу эту,
за здравицу да за твой подарок,
но такие не по сердцу речи!
Коль солгу я, убей меня Боже,
никогда я неверою не был,
никогда им не был и не стану,
хочу завтра на Косовом поле
я погибнуть за Христову веру!
С тобой рядом сидит твой невера,
втихомолку вино попивает –
Вук Бранкович – клятый и проклятый!
Завтра будет Видов-день пригожий,
поглядим же на Косовом поле,
кто тут вера, а кто тут невера!
Что там будет, видит Бог великий:
утром выйду на Косово поле
и зарежу царь-Мурата турка,
и на глотку наступлю ногою.
Коли даст мне Бог такую долю,
В град Крушевац ворочусь здоровым,
изловлю я Бранковича Вука,
приторочу к копью боевому,
как старуха кудель к прялке крепит,
на Косово вытащу на поле».

Побратимы на разведке

«Брат названый, гей, Иван Косанчич,
Ты разведал войско ли у турок?
Велико ли турецкое войско?
Можем ли мы с турками сразиться?
Можем ли мы ворога осилить?»
Отвечает Иван побратиму:
«Брат любимый, Милош мой Обилич,
я разведал турецкое войско,
велика, брат, у тех турок сила:
коли солью все мы обернёмся,
обед туркам посолить не хватит!
Вот уж полных пятнадцать денечков,
как скачу я по турецким ордам
и ни края не вижу, ни счета.
От Мрамора до Явора Суха,
от Явора, братец, до Сазлии,
от Сазлии до Чемер-Чуприи,
от Чуприи до града Звечана,
от Звечана, братец, до Чечана,
от Чечана до гор до высоких –
всё турецкой придавлено силой:
конь за конем, юнак за юнаком,
что лес тёмный копья боевые,
а знамёна точно в небе тучи,
а шатры их точно белы снеги;
ежли б дождик там пролился с неба,
ни за что бы не достал землицы,
только б кони да бойцы намокли.
Мурат вышел на Мазгит на поле,
захватил он и Лаб, и Ситницу».
Снова Милош Обилич с вопросом:
«Так, Иване, побратим любимый,
а скажи мне, где шатёр Мурата?
Я поклялся нынче Лазарь-князю,
что зарежу самого Мурата
и на глотку наступлю ногою».
Но Косанчич говорит на это:
«Ты в уме ли, побратим любимый!
Ведь шатёр тот сильного Мурата
посредине табора поставлен;
если б крылья ты имел сокольи,
если б рухнул из ясного неба,
твое мясо перья б не подняли».
Тогда Милош заклинает брата:
«Ох, Иване, побратим любимый,
не родня мне, а совсем как родич!
Ты об этом не поведай князю,
чтобы князя нам не потревожить
и всё войско нам не всполошить бы;
ну, а лучше так скажи ты князю:
хоть у турок великое войско,
но сразиться мы сумеем с ними
и легко их одолеть мы сможем;
ведь у турок нет юнаков в войске,
только ходжи да хаджии-старцы,
подметалы да юнцы-торговцы,
они боя сроду не видали,
за кормёжку сюда подрядились;
коль у турок есть какое войско,
это войско тяжко разболелось,
разболелось кровавым поносом,
добры кони тоже заболели,
они конским заболели сапом».

Три воина

«Что за добрый молодец удалый:
вострой саблей он махнёт разочек,
вострой саблей и рукой-десницей –
сразу двадцать голов отсекает?» –
«Его кличут Банович Страхиня!»
«Что за добрый молодец удалый:
четверых он на копьё подцепит
и кидает за спину в Ситницу?» –
«Его кличут Сержа Злоочитый!»
«Что за добрый молодец удалый:
на гнедом он на коне великом
и с крестовым знаменем в деснице,
турок в толпы тот юнак сгоняет,
гонит в реку, в Ситницу, как стадо?» –
«Это Бошко Югович удалый».

Косовская дева

Встала рано Косовская дева,
раным-рано встала в день недельный,
в день недельный до яркого солнца;
засучила рукава рубахи,
по белые засучила локти;
за плечами белы несёт хлебы,
золотые два в руках кувшина,
хладную в одном несёт водицу,
в другом держит вино из подвала;
на Косово равное ступает,
полем боя ходит молодая,
там, где бился князь честной до смерти.
Смотрит в лица, кровью облитые.
Как юнака разглядит живого,
умывает хладною водицей,
причащает красным вином тут же,
белым кормит она его хлебом.
Так случилось-получилось, вышла
на юнака Орловича Павла,
знаменосца княжьего младого,
и застала чуть живым беднягу,
с отсечённой правою рукою
и без левой ноги по колено;
его рёбра гибкие в изломах,
под костями легкие белеют;
вытащила из великой крови,
умывает хладною водицей,
причащает красным вином тут же,
белым кормит она его хлебом.
Заиграло сердце у юнака,
и промолвил ей Орлович Павел:
«Ой, сестрица, Косовская дева,
что за горе, милая, неволит
из крови вытаскивать юнаков?
Кого ищешь ты на поле боя?
Или брата, или же брателку?
Иль отца ты горемыку ищешь?»
Отвечала Косовская дева:
«Братец милый, витязь-незнакомец,
никого я не ищу из дома:
ни брателку, ни родного брата,
ни отца я не ищу старого.
Ты же знаешь, витязь-незнакомец,
когда Лазарь причащал юнаков
у прекрасной церкви Самодрежи,
три недели тридцать калугеров
причащали сербское всё войско,
трёх последних – воевод отважных:
воеводу Милош Обилича,
а второго Иву Косанчича,
третьего же Топлицу Милана;
три героя, лучшие из лучших,
в целом свете нет таких, как эти;
у них сабли чиркают о землю,
а на главах шёлковые шапки,
а на шапках кованые перья,
парчой шиты плащики юнаков,
кругом шеи шёлковы платочки,
а на пальцах перстни золотые.
Когда Милош проходил Обилич,
подарил мне плащик, парчой шитый;
когда Иво проходил Косанчич,
подарил мне перстенёк злачёный;
когда Милан проходил Топлица,
подарил мне плат золототканный,
верной любой называть поклялся.
Их-то в поле я ищу кровавом».
И сказал ей тут Орлович Павел:
«Ой, сестрица, Косовская дева,
видишь в поле копья боевые? –
там, где выше, там, где гуще копья,
там лилася кровушка юнаков,
добрым коням до стремян достала,
поднялася даже до уздечек,
до шелковых поясов юнакам;
в том-то месте и погибли трое.
В белый двор свой уходи отсюда,
не кровавь подол и рукава ты».
Когда дева выслушала Павла,
пролилися слёзы лицом белым,
на двор белый она повернула,
белым горлом зарыдала громко:
«Нет мне, бедной, и не будет доли!
Если с горя прислонюсь к сосне я,
зеленая тут же и засохнет».

Обретение главы
князя Лазаря

Как отъяли главу Лазарь-князю
на том славном на Косовом поле,
никого тут не случилось сербов,
оказался лишь турчонок малый.
Хоть он турок, но от полонянки,
мать малого – сербская рабыня.
Слово молвил тот турчонок малый:
«Аи же, турки, братья дорогие,
а глава-то, братья, государя,
согрешим мы пред единым Богом,
коли ею поживятся враны,
коль затопчут кони и юнаки!»
Взял тогда он голову святую,
пеленою обернул цветастой,
и отнёс он дорогую ношу,
и в колодец опустил студёный.
Пролежала голова в колодце
невредимо сорок лет заветных.
И не худо на Косове телу:
не кромсают ни орлы, ни враны,
и не топчут кони и юнаки.
Милый Боже, за всё тебе слава!
Проезжают возчики младые,
от белого града Скопля едут,
на подводах болгары и греки,
едут к Нишу, едут и к Видину,
для ночевья Косово избрали,
вечеряли возчики младые,
вечеряли да пить захотели;
посредь круга фонарь зажигают,
зажигают ясную в нём свечку,
ходят-ищут на Косове воду;
что искали, повезло найти им,
на студёный набрели колодец.
Первый возчик молодой промолвил:
«Ясный месяц, глянь, в воде сияет!»
Другой возчик молодой промолвил:
«Нет, не месяц, братья, там сияет!»
Только третий ничего не молвил,
обернулся он лицом к востоку,
поклонился истинному Богу,
истинному Богу и Николе:
«В помощь, Боже и святый Никола!»
И спустился в тот студеный кладезь,
и главу он из колодца вынул
Лазарь-князя, сербского святого,
на зелёну положил на траву,
сам с кувшином за водой вернулся.
Но как жажду утолили вместе
да на чёрну оглянулись землю –
а главы-то нет в траве зеленой:
через поле голова святая
ко святому поспешает телу,
прирастает, будто так и было!
Только утро ясно занялося,
закричали возчики тут в голос,
стали кликать священников старых.
Вышло триста священников старых,
да двенадцать тех владык великих,
да четыре старых патриарха:
первый – Печский, другой – Цареградский,
Иерусалимский и Вселенский;
облачились в светлые одежды
и надели шапки-камилавки,
в руки взяли староставны книги
и читали вещие молитвы,
и держали великие бденья
целых три дня и три тёмных ночи,
не присели и не отдохнули,
не забылся сном никто на ложе,
вместе молят, чтоб святой назначил
для покоя монастырь заветный:
или Упов, или Крушедолу,
или Яску, или Бешенову,
иль Раковац, или Шишатовац,
или в Джившу, иль в Кувиджин хочет,
иль обитель в крае Македонском?
Лазарь в место не идёт чужое,
воротиться в отчину желает –
в Раваницу, монастырь прекрасный;
под высокой под Кучай-горою
эту церковь Лазарь сам построил,
когда княжил он на белом свете,
в поминанье сам себе поставил,
своим хлебом да своей казною –
слез сиротских там не пролилося.