«Да, я готов подтвердить свои слова: сегодня налицо несовпадение между интересами Российского правительства и русского народа – несовпадение еще большее, чем это было в 1917 году», – говорит профессор Белградского университета Радмило МАРОЕВИЧ, отвечая на вопрос писателя Юрия ЛОЩИЦА. Приводим текст их беседы.

Ю. Л. Радмило, хотя мы с вами знакомы уже несколько лет, еще со времен основания в Москве Фонда славянской письменности и культуры, и хотя позже неоднократно встречались и здесь, в России, и в Белграде, в Югославии, где вас знают и ценят как известного ученого-лингвиста, автора многочисленных исследований и публицистических статей, в которых вы отстаиваете сербскую языковую культуру, а также как председателя Сербского Фонда славянской письменности и славянских культур, – эту нашу беседу мне хотелось бы начать не с проблем историко-культурных, а с того, что мы переживаем и осознаем как страшное испытание, которое обрушилось на наши страны, на наши народы – на русских и на сербов. На политических картах мира нет больше СССР. Нет государства, созданного неимоверными тысячелетними усилиями, жертвенным трудом, державостроительным гением русского народа. Чаяния, основанные на том, что на смену Советскому Союзу вернется, заявит о своих исторических правах и полномочиях Российская державность, не сбылись. Русский народ обманут политиканами, которые, для своих корыстных целей, сыграли на его патриотических чувствах. А федеративная Югославия? Она также на глазах распадается – не без помощи соседних Германии, Австрии и Ватикана. А ведь еще недавно Югославия представлялась всем нам образцом социального благополучия.

Кто мог предположить четыре, пять лет назад, что жесточайший кризис охватит не только Югославию, но и все славянские народы и государства Европы? Славянство вступило в пору тяжелейших испытаний, каких оно не знало со времен гитлеровского «дранг нах Остен». Конечно, за этими событиями отчетливо просматривается сценарий, изготовленный внешними силами именно для славянских стран. Но налицо и раскаленность внутренних противоречий между славянскими республиками и между странами-партнерами по вчерашнему общему блоку. Каково ваше мнение о происходящем?

Р. М. Прежде всего я бы сосредоточился на внутренних причинах, приведших к кризису. С некоторых времен социализм стал создавать о себе миф как о бесконфликтном обществе. Частью этого мифа было убеждение, что все национальные вопросы в странах социализма решены окончательно и наилучшим образом. Мудрая национальная политика выставлялась в качестве козырной карты социализма. И в СССР, и в Югославии такое благодушное самомнение процветало. У нас этот миф культивировался под лозунгом «Братство и единство» (титовская пропаганда употребляла его уже во время войны). Коммунистам действительно вроде бы удалось у нас нейтрализовать многие конфликты, которые существовали между католиками и православными, между сербами и хорватами. Или между сербами и болгарами, сербами и албанцами в Косово и Метохии. Коммунизм и был задуман не только как социальный, но и как национальный эксперимент. Как средство денационализации ведущего, державостроительного народа в данном государстве. Это было и в СССР, и в Югославии, и даже в Чехословакии. Попутно, для пригнетения ведущей нации использовались идеи и инстинкты сепаратизма. В СССР громадные усилия пропаганды были затрачены на расчленение общерусского этнического целого. В Югославии, помимо этого, использовали региональный и территориальный принцип для раздробления державостроительного народа. Так, православные сербы Черногории были выделены в отдельную «нацию», несмотря на то, что черногорцы – только региональная и государственная разновидность сербского народа. Коммунистам в этих акциях успешно помогала католическая идеология, которая с начала XX века стала именовать хорватами всех наших католиков и униатов, в том числе и сербов. Что касается мусульманского сербскоязычного населения, то ему было разрешено не высказываться по национальному определению. В переписях они числились как национально неопределившиеся югославы. Послевоенное поколение сербов-мусульман, в том числе видные писатели, художники, все более тяготело к слиянию с сербской нацией. Назову хотя бы виднейшего писателя среди сербов-мусульман Мешу Селимовича (он даже свое мусульманское имя Мехмед заменил на сербскую ласкательную форму). Режим побоялся такого развития событий в мусульманской среде и в конце 60-х годов создал миф об особой нации – муслиманах как отдельном южнославянском народе. Словом, разделяли и властвовали.

Ю. Л. В нашей печати, как вы знаете сейчас вошло в обиход понятие русофобия. Я слышал, что в белградском журнале «Дуга» уже опубликованы главы из «Русофобии» Игоря Шафаревича и что вскоре сербские читатели познакомятся с полным текстом замечательной книги, пробившей стену молчания вокруг этой, еще недавно запретной у нас темы. Полезно знать, кто и почему в современном мире ненавидит Россию, русский народ и его историю…

Р. М. Так и мы теперь имеем возможность открыто говорить о существовании сербофобии.

Ю. Л. Но согласимся, что за сербофобией и русофобией стоит более древняя ненависть, адресованная всему славянству, – славянофобия. В Варшаве в 1988 году была издана книга польского исследователя Ержи Борейши «Антиславизм Адольфа Гитлера». Соседство может показаться неожиданным, но нескрываемым раздражением, когда речь заходит о России и русских или о большинстве других славянских народов, пропитаны десятки страниц в сочинениях Маркса и Энгельса. Славянские народы они делили по очень простому признаку: революционные и реакционные. К революционным относили поляков, а всех остальных клеймили, как реакционеров, грозя им неминуемой карой революционной Европы… И все же стоит обратиться ко временам более давним. Мне кажется, что нерасположение к славянам в Европе зародилось еще при агонии Римской империи, когда свежие и бодрые славянские племена селились даже на греческом архипелаге. Этот атавистический страх перешел потом по наследству к Ватикану, к германским крестоносцам. Страх агрессивный, завистливый и жестокий. Посмотрите, например, какие грубые выражения подыскивал для славян даже нежноречивый Петрарка…

Р. М. Да, славянофобия – одна из самых неразработанных проблем европейской культуры. Она всячески скрывается и до сих пор. Цивилизация, которая строилась на руинах Римской империи и нашла свое развитие в деятельности Ватикана, еще до разделения Церквей ревниво относилась к византийскому духовному началу, в частности, к использованию славянского языка в богослужении и в книжной культуре славянских народов. Славянофобия особенно проявилась в отношении к самым сильным, устойчивым в этническом отношении народам – русскому и сербскому. До революции русофобия была для вас внешней силой – она исходила из Англии, Франции, Австро-Венгрии, Польши. С приходом к власти большевиков русофобия стала в СССР и внутренним явлением. Ваша денационализированная русскоязычная правящая верхушка с какой-то поистине ветхозаветной жестоковыйностью открыла гонение на все русское, православное, приравнивая его к «великорусскому шовинизму». По такой же точно модели работали и югославские коминтерновцы, когда всякое проявление сербского национального чувства клеймили как «великосербский гегемонизм». Сербофобия у нас особенно насаждалась в среде неправославного сербского населения, в первую очередь католического.

Ю. Л. Недавно я побывал в Македонии и, к сожалению, убедился воочию, что и в этой республике, где живут православные славяне, многие интеллигентные люди о сербах говорят с непонятным мне раздражением. Но зато портрет Тито по-прежнему висит в каждом учреждении. Здесь, безусловно, радуются отделению Хорватии и Словении, изо всех сил спешат отделиться сами. На Балканах сегодня все славяне как будто сговорились действовать вместе против сербов, хотя сербам они в первую очередь обязаны и своим освобождением от османского ига и от гитлеризма, и своими экономическими успехами после войны. Какое-то коллективное помрачение ума. Но я согласен с вами, что все эти процессы были заготовлены давно. Помню, в 86-м, когда впервые оказался в Белграде, на его улицах поразился преобладанием вывесок, надписей, реклам, исполненных латинским шрифтом. А зашел в книжный магазин при Сербской академии наук – и здесь большая часть книг, прозаических, поэтических, по истории и искусству, тоже была отпечатана латинским шрифтом. И это в Сербии, которая гордится, что приняла письменность от Кирилла и Мефодия, и пользуется той же самой кириллицей, что и русская письменность. Правда, сербский кириллический шрифт был в прошлом веке чуть модернизирован Вуком Караджичем, но все равно вполне понятен русскому читателю. И вот теперь происходила на глазах у всех какая-то повальная измена кириллице – древнему письму сербского народа. Недавно, Радмило, я прочитал вашу книгу «Кириллица на распутье веков», и мне многое стало ясно. Но объясните, пожалуйста, читателям, которым эта книга недоступна, что все же произошло.

Р. М. В титовской Югославии применялось два способа борьбы против сербских национальных интересов. О первом я уже говорил: это расчленение по региональному и религиозному признакам. Второй способ – борьба против кириллического шрифта как неотъемлемой части сербской культуры и традиции. Сразу после войны в приказном порядке был на всех пишущих машинках кириллический шрифт заменен на латиницу. Грустная шутка тех времен: «Прогнали кириллические пишущие машинки». В Хорватии за последние 25 лет были ликвидированы все печатные органы, которые использовали кириллицу, хотя в Конституции эта республика определялась как государство хорватского и сербского народов. Все государственные федеративные институции также были переведены на латиницу, в том числе и вся армейская деловая письменность. Когда появилась у нас вычислительная техника, она также была приспособлена только к латинице. Не только в Хорватии, но и в самой Сербии приверженность к кириллице трактовалась как проявление «великосербского шовинизма». С приходом в Хорватии к власти генерала Франьо Туджмана преподавание на кириллице было запрещено даже в начальных классах школы. Я в данном случае говорю о Сербских Краинах – землях на территории Хорватии, где подавляющее большинство населения составляют православные сербы. Именно эти земли и стали ареной войны, вспыхнувшей летом прошлого года. Именно здесь сербы отстаивают свою независимость, противостоят хорватско-католической экспансии, подстрекаемой Ватиканом и Германией. Письменность – что, казалось бы, дальше от политики? Но именно судьба кириллицы стала у нас вопросом острополитическим.

Ю. Л. Признаться, мне то и дело хочется добавить: «И у нас так же!» Взять ту же кириллицу. Поражает скоропалительность, с какой, например, нынешние политические лидеры и ученые столпы Молдавии отреклись от кириллицы в пользу латиницы. А ведь кириллица служила молдавскому православному народу на протяжении многих веков, на ней написаны древнейшие рукописные молдавские книги. Исправляется ли хоть как-то положение у вас, по крайней мере, в самой Сербии и в Черногории?

Р. М. Да, в последние годы можно отметить положительные сдвиги. Сербы, в том числе и живущие в Хорватии, все больше осознают, что кириллица – проявление их национальной и вероисповедной принадлежности. Все патриотические издания теперь печатаются на кириллице. Для новейшего поколения электронно-вычислительной техники созданы и уже используются на практике кириллические программы. Можно сказать, что процесс латинизации сербской культуры приостановлен.

Ю. Л. В арсенале недоброжелателей славянства до сих пор употребляются не только ярлыки типа «великорусский шовинизм» или «великосербский гегемонизм», но и такое понятие, как «панславизм». Оно появилось в прошлом веке и призвано было обозначать угрозу для просвещенной Европы со стороны объединившихся под эгидой царской России славянских варваров. Кстати, очень часто поминали «панславизм» как ругательное определение в адрес славян и Маркс с Энгельсом.

Р. М. Внимательное прочтение Маркса и Энгельса могло бы стать для славян отрезвляющим занятием. Славянофобия основоположников «научного коммунизма» – факт неопровержимый.

Ю. Л. Если уж речь зашла о «научности», то «основоположники» в своих пророчествах относительно будущего славян, мягко говоря, изрядно промахнулись, когда утверждали, что большинство славянских народов центральной и южной Европы скоро вообще исчезнут.

Р. М. Тем более огорчительно, что именно славянам выпал на долю неблагодарный труд прославлять и подтверждать это «учение», этот грандиозный эксперимент, за которым стояли сугубо экономические и геополитические интересы интернациональной элиты… Но я хочу вернуться к понятию «панславизм». «Югославизм», «панславизм» – к этим терминам я отношусь с некоторой осторожностью. На мой слух, это как бы то же самое титовское «братство и единство», то есть национальная нивелировка, своего рода славянский интернационализм.

Ю. Л. Интересное сопоставление. Мне кажется, под «югославизмом» можно понимать попытку вырастить искусственного «югослава», который бы не был ни сербом, ни хорватом, ни словенцем. Но так было и у нас в недавние времена, при Брежневе, когда уже почти создали некую искусственную общность – «советского человека», и даже в паспортах предлагалось отменить все национальные определения в пользу этого советского гомункулуса. Не было предела фантазиям и социальным вожделениям наших экспериментаторов. То отменяют почти всякую пищу, кроме водки. То в кратчайшие сроки решают отучить всех пьющих от водки. То постановляют учредить, тоже в кратчайшие сроки, «советского человека» или «югославского человека» и тем самым отменить все нации как таковые. Не мудрено, что стихийный протест народов против подобной глобалистской уравниловки выплескивается теперь в виде диких обвинений, которые опытными сценаристами направляются в адрес все тех же русских или сербов.

Р. М. Или чехов. Поскольку можно говорить о чехофобии в Словакии, как говорят теперь о русофобии на Украине или сербофобии в Македонии или Хорватии. Мне кажется, история да и современный отрицательный опыт учат нас более дифференцированно относиться к разным частям славянского мира. Одно отношение к давним и глобальным традициям – русской, чешской, сербской. И другое отношение к традициям, которые строились в прошлом или строятся сегодня на принципах сепаратизма, отчуждения. Создается впечатление, что русские не всегда умеют различать подлинных друзей от мнимых. Возьмем Болгарию, в политике которой уже сто лет как заявили о себе и то и дело первенствуют силы, действующие в пользу врагов славянства. С этим приходилось считаться еще дипломатам старой, царской России. С этим приходилось считаться во время второй мировой войны. С этим снова вам приходится считаться сейчас, когда в Болгарии мажут красной краской памятник Толбухину или подкапываются под монумент Алеше. Вы освобождали болгар и от османского ига, и от ига гитлеризма, а сегодня там снова в ходу старая коминтерновская притча о том, что царская армия хотела колонизовать Болгарию и освободительницей ее можно называть лишь в кавычках.

Ю. Л. Да, вы говорите об огорчительных и очевидных фактах. Ясно, что времена сентиментально-казенной, формализованной «любви» между славянами иссякли. В лучшем случае на смену им приходят времена жесткого, даже слегка циничного прагматизма. К примеру, встречаются Ельцин и Желев и договариваются: «Мы вам даем нефть, но немного меньше, а вы нам – помидоры, но тоже немножко меньше». Вот тебе, думаешь, и раз! Значит, кроме нефти и помидоров за нами уже ничего не стоит – ни общей древней книжности, ни Шипки, ни того же Алеши… Согласен с вами, что нужно учиться отличать подлинных друзей от мнимых. Более того, хотя итоги второй мировой войны, казалось бы, предоставили славянам уникальную возможность для сближения, наши народы не сумели этой возможностью воспользоваться. Именно потому, что правящие идеологии запустили отношения между славянами в русло экономического прагматизма и поверхностной «дружбы» на уровне туристского верхоглядства, всяческих банкетов, пикников, фестивалей, скучнейших и мелкотравчатых славистических симпозиумов. Дух ушел из наших отношений, тот, который присутствовал в прошлом веке – во времена Добровского и Востокова, Пушкина и Караджича, Шафарика и Срезневского, Ганки и Тютчева, Колара и Хомякова, Негоша и Ивана Аксакова…

Р. М. Наверное, чтобы вернуться к таким временам, нужно каждому из наших народов очиститься от всего наносного, насильно навязанного. Что до нас, сербов, то нужно твердо определиться, на каком языке мы говорим и пишем. Это наш родной сербский язык, а не искусственный «сербско-хорватский», как он обозначается еще до сих пор в словарях и учебниках. И этот наш сербский язык есть истинный свидетель и определитель этнических границ сербского народа. У сербского народа сегодня есть один великий друг, и этот его друг – сербский язык.

Ю. Л. Прекрасные слова, и они, думаю, сгодятся для каждого из славянских народов. Я бы лишь добавил, что у всех у нас на земле есть еще один великий друг – священный старославянский язык, записанный для нас Равноапостольными братьями Кириллом и Мефодием, которые в самом этом языке завещали для нас великий завет все-славянства. Всеславянство не может быть построено из одинаковых кубиков. Придут дети, подерутся и сломают башенку из кубиков… Но давайте ограничим тему славянства разговором о русско-сербских отношениях, у которых существует прочные вековые основания – язык, вера, история и культура.

Р.М. В многовековой истории русско-сербских связей можно выделить несколько взаимоплодотворящих влияний. Два из них идут от южных славян (в том числе – сербов) на Россию, а два – из России на Балканы, в Сербию. Прежде всего, вспомним громадное воздействие на Древнюю Русь Кирилло-Мефодиевской книжной традиции. Учеными хорошо исследовано и так называемое «второе южнославянское влияние» (конец XIV–XVI вв.), в котором немалая роль принадлежала тогдашним сербским писателям, сербской книжности и изобразительному искусству. В XVIII веке сербская культура восприняла очень сильное воздействие со стороны русской. Именно тогда сербы приняли русскую редакцию церковнославянского языка, которая до сих пор сохраняется в нашем богослужении. Уже в новое время, после вашей революции, когда в Сербии поселились десятки тысяч русских эмигрантов, они оказали плодотворное воздействие на самые разные области нашей культуры и науки. Я все более убеждаюсь, что сейчас наступает время, когда открываются возможности для нового взаимовлияния двух наших культур, для более тесного сближения двух наших народов. В сербском национальном самосознании почва для такого взаимопроникновения подготовлена. С другой стороны, прожив и проработав несколько лет в Москве, я имел возможность наблюдать за интенсивным развитием русского национального самосознания. Думаю, что уже в ближайшее время у вас должна произойти реализация этих национальных накоплений. Русские национальные и русские государственные интересы должны наконец совпасть. Это произойдет, если русские станут наконец играть ведущую роль у себя в стране, чего им до сих пор не позволялось.

Ю. Л. 19 марта, как мы здесь узнали из статьи в «Политике», в Белграде состоялась пресс-конференция «Религиозная война Ватикана против православия и славянский вопрос». В своем выступлении на страницах газет «Политика» и «Политика Экспресс», оценивая нынешнюю политическую ситуацию в нашей стране, вы сформулировали свое мнение даже более резко, чем сейчас…

Р. М. Да, я готов подтвердить свои слова: сегодня налицо несовпадение между интересами Российского правительства и русского народа – несовпадение еще большее, чем это было в 1917 году. Сегодня уже очевидно, что внутренняя и внешняя политика горбачевского Союза и ельцинской Федерации объективно направлена на развал русской державы, уничтожение русского национального бытия, разрушение евразийской цивилизации, которая уже тысячу лет стоит на пересечении великих культур Востока. К великому сожалению, у нас в Сербии далеко не сразу разобрались в истинных целях ваших геополитиков, дипломатов и журналистов, которые, прикрываясь именем России, на самом деле работают на ось Загреб – Киев или Ватикан – Германия.

Ю. Л. Должен вам объяснить, Радмило, что эти наши «русские» в кавычках деятели, как вы их справедливо именуете в белградской «Политике», не привыкли слышать критику в свой адрес из-за рубежа и начинают в таких случаях весьма нервничать и сбиваться на истерический тон окриков, в духе старых тоталитарных времен. Взять того же господина Вострухова, корреспондента «Известий» в Белграде. Даже не пытаясь возразить вам по существу, он бросает в ваш адрес небрежно-уничижительное: «сей ученый муж». Таких господ очень беспокоит, когда наши сербские друзья, высказывают вслух свои оценки «русской» политики или берутся, на свой страх и риск, расследовать причины и обстоятельства исчезновения двух советских тележурналистов, Виктора Ногина и Геннадия Куринного. На месте этого корреспондента-известинца я бы первым делом ринулся на поиски своих пропавших коллег, а не потворствовал тем, кто уже полгода замалчивает обстоятельства злочинства в районе Костайницы. Кстати, в адрес Вострухова мне приходилось и здесь, и в Сербии слышать великое множество нареканий от ваших соотечественников, которые возмущены его односторонним показом военных событий в Югославии, его постоянными антисербскими выпадами. Приходилось только разводить руками: стыдно, что Россию в вашей стране представляет такой «русский» журналист (и, кстати, не один).

В заключение нашей беседы хочу пожелать вам и всем вашим единомышленникам мужества в стоянии за сербский язык, за кириллицу, за сербский народ и его землю. А читателей «Литературной России» хочу познакомить с одним вашим педагогическим кредо: каждому славянину кроме своего родного языка желательно знать хотя бы еще один славянский язык.

Литературная Россия. 17.04.92